Сандроне Дациери - Убить Ангела

Однако ненадолго. На чем бы она ни остановила взгляд, в памяти всплывали самые болезненные эпизоды прошлого. Наступив на валяющийся на дороге старый башмак, она вспомнила, как Данте разбил своим ботинком окно больницы, где она лежала, и спас ей жизнь; грязная вилка напомнила, как часто Данте угощал ее ужином в гостинице «Имперо», с которой теперь не мог расплатиться; груда песка перед стройкой, которая должна была закончиться три года назад, вызвала воспоминание о том, как она нашла Данте в полузасыпанном песком трейлере и они, раненые и изнемогающие от боли, обнялись, ведь им удалось пережить человека, который хотел их убить.

Коломба побежала еще быстрее. Она снова поднялась на улицу по изгаженному подземному переходу, обогнула двух чаек, дерущихся за дохлую крысу, и двинулась в обратном направлении. Добравшись до моста Риссорджименто, она снова спустилась на набережную и начала новый круг – велосипедная дорожка, бетон, подземный переход, – но вспышки памяти становились все более путаными и молниеносными. Данте прыгает по ее гостиной. Залитое кровью лицо Данте перед разбитой витриной магазина, где жил Юссеф. Голос Данте, говорящий об ангелах и серийных убийцах.

Коломба еще быстрее рванулась вперед и повторила маршрут с самого начала, перепрыгивая через неровные ступени превратившейся в общественный туалет лестницы. В боку закололо, заныла сломанная когда-то челюсть. Легкие словно пытались втянуть весь космический вакуум, сердце глухо колотилось, ноги налились свинцом. Ей пришлось остановиться, согнувшись пополам и отдуваясь, как старуха. Тогда-то ее и посетило сатори . Она вдруг поняла, что стояло за ее гневом и отрицанием…

Она боялась. Боялась того, что может случиться. Потому что, когда они с Данте были вместе, что-то обязательно происходило. Почти всегда – страшные несчастья. И она сомневалась, что переживет встречу еще с одним чудовищем.

Коломба вернулась в зал, протерла подошвы кроссовок и немного побоксировала с грушей, игнорируя женщину за тренажером для вертикальной тяги, которая разглагольствовала о депортации иммигрантов и смертной казни. Когда она пришла домой, мышцы приятно побаливали. На сердце полегчало – трудное и тягостное решение было наконец-то принято.

Но не успела она переступить порог, как ее настроение испортилось. Данте сидел на диване в гостиной и курил мятую, вонючую самокрутку.

– С ума сошел? – закричала Коломба, захлопнув дверь. – Куришь косяк у меня дома?

– Боже, какая трагедия, – затягиваясь, сказал Данте. Он держал косяк в сложенной ковшом здоровой руке и втягивал дым с ладони. На памяти Коломбы так поступали только прожженные старые нарколыги.

Она вырвала у него самокрутку и затушила в пепельнице.

– Где ты купил наркотик?

Данте усмехнулся:

– Наркотик? Это конопля, мамуля . И я ее не покупал. Она принадлежала Мусте.

– Ребята сказали, что ты выкинул ее в окно.

– Пакетик я и правда выкинул.

Коломба протянула руку:

– Дай сюда.

– Это для личного пользования, – заявил Данте, но, увидев, как в глазах Коломбы сверкнули изумрудные черепа, достал из кармана сверток фольги. Вытряхнув его в туалет вместе с содержимым пепельницы, она опрыскала весь дом омерзительным освежителем воздуха с запахом хвои. Освежитель подарила ей мать, по мнению которой ее квартира «попахивала нечистоплотностью». Коломба тут же вспомнила, что обещала с ней пообедать, и ее настроение окончательно упало.

– Ну-ну, – сказал наблюдавший за ее маневрами Данте. – Позволь напомнить, что конопля не так вредна, как алкоголь.

– Позволь напомнить, что алкоголь легально разрешен. А марихуана – нет. – Она обнюхала свою одежду. – Знаешь, что будет, если меня вдруг проверят на наркотики?

– Ты не курила.

– Вообще-то, есть такое понятие, как пассивное курение.

– Да ладно, КоКа…

– Это правда! А ТГК выводится из мочи только через сорок дней.

– Тогда я перейду на кокаин, который выводится всего за пять.

Она встала перед ним, уперев кулаки в бока:

– Только попробуй.

– Да шучу я. Никогда не нуждался в стимуляторах.

– Зато в транквилизаторах нуждался. И в реабилитационных центрах.

Данте опустил взгляд:

– Ты явно побывала у Роберто.

– Почему ты мне не рассказал?

– Ты и так никогда мне не веришь. Как бы ты поступила на моем месте? – по-детски пристыженно сказал он.

– Посмотри на меня.

Он поднял глаза.

– Я тебя знаю, о’кей? Я видела тебя и с худшей, и с лучшей стороны.

– И сбежала.

– Не от тебя, Данте. От нас. От того, что еще может произойти. – Коломба пыталась подобрать верные слова, но это было непросто. Она села на диван рядом с ним. – До нашей встречи в моей жизни был порядок. Я знала, что делать. А теперь всякий раз шагаю в неизвестность.

– Так было всегда. Раньше ты просто этого не осознавала.

– Возможно, но это ничего не меняет. Сам видел, как мне тяжело сходить с проторенной дорожки. Знаешь, каково ощущать, как тебе сдавливает легкие? Мне всякий раз кажется, что я умираю. И я вижу то, чего нет.

Данте принадлежал к редкой породе людей, способных держать рот на замке, когда сказать нечего, и, хотя такое с ним случалось очень редко, на сей раз он слушал Коломбу в полном молчании.

– Никаких тайн, – сказала она. – Я должна тебе доверять, должна знать, что ты ничего не скрываешь. Никакой полуправды. Никаких недомолвок.

– Ладно, – сказал Данте. Он давно не чувствовал себя таким счастливым. – И никаких побегов. Я должен знать, что ты не бросишь меня на полпути.

Коломба кивнула:

– Я тебя не брошу. Ты мой друг, и я тебя люблю. Мне жаль, что ты считал иначе.

Он растянулся на диване, подложив руки под затылок.

– На самом деле я никогда всерьез так не считал. Значит, ты веришь мне насчет Гильтине?

– Я готова копнуть поглубже. Но если мы не раскопаем ни одного убедительного по моим стандартам подтверждения твоей версии, ты примешь мое решение, забудешь обо всем и мы будем жить дальше.

– А если раскопаем?

– Найдем железобетонные доказательства и спустим с цепи Интерпол и коллег из ОБТ.

Данте, казалось, взвесил ее предложение, а потом торжественно протянул ей правую руку. Они обменялись рукопожатием.

Обоим захотелось и плакать, и смеяться, но они не сделали ни того ни другого.

Мертвецы тихо шептали в Гранд-канале, но Гильтине удавалось не впускать их в свой разум. Это было нелегко, и она невольно корила себя за неуважение к покойникам. Она предпочла бы поселиться подальше от воды, но нужную ей приватность и анонимность могло обеспечить только дорогостоящее жилье, а подобные дома предполагали соответствующий вид.

В полдень, сразу по приезде, она сняла остатки грима и нанесла свежую мазь. День выдался необыкновенно жаркий и влажный, и макияж оказался менее стойким, чем она рассчитывала. Незадолго до прибытия на улицу Сант-Антонио Гильтине заметила, что под стершимся тоном на руке показались язвы, и водитель водного такси бросил на нее подозрительный взгляд. Понял ли он, кто она? Если да, придется умертвить его в арендованном доме – на вилле площадью двести квадратных метров с просторной террасой и изысканной мебелью в венецианском стиле – и там же избавиться от тела, а потом сменить место жительства и личность. Но такие осложнения были бы совершенно некстати, потому что в деле, которое занимало Гильтине, на счету была каждая минута.