Арне Даль - Глушь

– Я предполагала, что так и есть, – вздохнула Ди. – Будь очень осторожен.

– Есть только один человек, которому я могу доверять на сто процентов, один-единственный человек, и этот человек – ты, Ди. Тебе я доверяю. Мы продолжим работать, как планировали? Мы должны найти Рейне Даниэльссона и не только спасти твою работу, но и сделать тебя героиней этого дела. Мы можем этого добиться. Мы должны суметь удержать одновременно две мысли в голове.

– Две? – воскликнула Ди. – Какой вообще смысл продолжать, если твоя чертова Молли ведет двойную игру? Она же может в любой момент утопить и тебя, и меня.

– Не думаю. Именно об этом мои две мысли, и они вот-вот расколют мне мозг. Что до меня и СЭПО, то она, возможно, ведет какую-то двойную игру, но я совершенно уверен, что к нашему делу и серийному убийце Рейне Даниэльссону она относится совершенно серьезно.

– Ты когда-то был так же уверен в Натали Фреден.

И снова в тоскливом гараже у Ди повисла тишина. Ей показалось вдруг, что она смотрит на себя сверху, издалека, и видит свою скромную жизнь, свою маленькую семью, свой гараж и таунхаус, и все это представляет собой небольшой заповедник в мире лжи, предательств и отступничества или небольшой плот, которому пока удается удержаться на поверхности в кипящем котле. А потом она увидела Сэма Бергера, выныривающего из вонючего колдовского зелья, но лица не узнала, потому что у него на голове было так много лиц, что ни одного нельзя было различить.

– Кто такой, черт возьми, этот Рейне Даниэльссон? – сказала Ди.

– Да, – откликнулся Бергер. – Спасибо, Ди. Забудем на секунду прошлое. Кто он сейчас? У него бывают какие-то приступы безумия, он попадает в психушки, возможно, под разными именами, выходит из них и именно в эти моменты он опасен. Он сидит в каком-то неизвестном месте, вероятно, в каком-нибудь заплесневевшем заброшенном доме, без денег, и планирует убийства. Похоже, он выбирает жертвами матерей мальчиков, но не особо придирчиво. Это может быть и беременная проститутка, и вполне респектабельная женщина, детский врач, с сыном-подростком. Долгое, долгое планирование нападения с поленом и ножом. Не оставляет после себя никаких следов, ни ДНК, ни спермы, хотя речь явно идет об убийствах, связанных со сладострастием. У тебя это как-то сходится, Ди?

Ди скользнула взглядом по своему кабинету, лишенному окон. Унылый перестроенный гараж, темный, с грязными, неосвещенными углами. Но бездны уже сомкнулись, и несмотря ни на что наставало еще одно утро.

– Нет, – ответила она. – Но не следует ли нам исходить из того, что мы не вполне можем это понять? Мы столкнулись с психикой, аналогов которой не знаем. С тьмой, которая иногда настолько невыносима, что он должен стать кем-то другим. И в последний раз, между двумя зверскими убийствами, он стал тобой , Сэм. Уже и речи быть не может о случайном совпадении имен. Он стал тобой. А мы даже не помнили, что допрашивали его. Он не произвел никакого особого впечатления, в то время как ты, видимо, произвел огромное впечатление на него.

– Я – пусть, – сказал Бергер, – но я в безопасности. А вот ты , Ди, должна быть очень осторожна. Рейне Даниэльссон наверняка помнит и тебя тоже.

– Как я уже сказала, я могу за себя постоять, – ответила Ди, и ей показалось, что из полумрака на нее уставились кабаньи глаза.

– Ты прочитала наш старый допрос Даниэльссона?

– Я прочитала все остальное. Я несколько часов просидела здесь, в гараже, и читала все, кроме этого. Я как будто хожу вокруг да около.

– Как кот вокруг горячей каши. Я тоже. Но теперь мы должны сделать это. Прочти, но попытайся еще и вспомнить эту сцену, каждое мельчайшее впечатление, все, что может нам помочь.

– Попытаюсь. К тому же у меня здесь чертовы видеокассеты Робертссона, которые надо просмотреть. К счастью, в гараже есть видеомагнитофон.

– Молли вернулась. Она тоже прочитает, со своей точки зрения, а потом мы сравним впечатления и воспоминания.

– Хорошо, – ответила Ди и отключилась.

– Что я прочитаю? – спросила Блум из темноты. От ее тела одновременно шло тепло и холод.

– Наш с Ди восьмилетней давности допрос Рейне Даниэльссона. – Бергер протянул пачку бумаг через все более загромождаемый материалами стол. Он надеялся, что она не видит, что его рука дрожит.

Блум взяла бумаги, посмотрела, как будто замерев. Потом вернула их Бергеру, резко развернулась и выбежала на улицу. Там она опустилась на колени рядом с маленькой терраской, и ее стошнило. Она засыпала рвоту снегом и вернулась в дом.

– Ты не должна ходить на лыжах в таком состоянии. Ты нужна мне совершенно здоровой.

– Дай сюда допрос, – потребовала Блум, бросив на него взгляд, мечущий громы и молнии.

Он отдал ей бумаги, она уселась на стул, включила настольную лампу и сразу принялась за чтение. Бергер взял вторую копию, попытался сосредоточиться, но ему не удалось, попытался еще раз, получилось получше. Ему открылся целый мир, мир, о котором он забыл на удивление много. Гостиница в Орсе, суета в быстро разрастающейся временной штаб-квартире полиции, прибытие дополнительных сотрудников, постоянные допросы все большего числа свидетелей. И комната отдыха, неожиданный покой. Он тогда увидел Дезире Росенквист как будто новыми глазами – новыми, да, но вряд ли лучшими – и переименовал ее в Ди. А потом они направились в странную вытянутую комнату и встретились взглядом с широко открытыми голубыми глазами Рейне Даниэльссона, которые, казалось, вбирали в себя целую вселенную.

Бергер читал, глубоко погружаясь в тепловатую воду воспоминаний, плавал в ней, изучал дно, заглядывал во все уголки и закутки и снова выныривал на поверхность. Где видел только пару других голубых глаз, но что скрыто за ними, он тоже не знал.

– Ну, – сказала Молли Блум, глядя на него. – Ты считаешь, вы хорошо выполнили свою работу?

– Такой же вопрос я задал потом Ди.

– Но этого нет в протоколе. Потому и спрашиваю.

– Едва ли, – признал Бергер. – Вяло, без энтузиазма, не раскручивая нити, которые по прошествии времени кажутся очевидными.

– Какие например?

– Почему его так взбудоражил вопрос о четырехлистном клевере? Почему он прекратил рисовать в тот самый день, когда похитили Хелену Граден?

– А меня больше заинтересовали некоторые другие его фразы, – сказала Блум, листая бумаги. – Вот: «Хотя никто не может меня ничему научить, они говорят, что я не могу ничему научиться».

– Ему постоянно твердили, что он не может ничему научиться. Но на меня он не произвел такого впечатления.

– Другая фраза еще интереснее. Ты спросил, рисует ли он вещи, которые видит на самом деле. И он ответил: «Я обычно притворяюсь, что я – это кто-то другой. Тогда я вижу намного больше».