Арне Даль - Глушь

Бергер перебирал снимки и видел, как Блум проделывает то же самое. В основном, попадались фото младенца, словно впоследствии интерес Уве Юнссона к фотографированию угас. Иногда совершенно не в хронологическом порядке среди них оказывались снимки ребенка постарше. Это, несомненно, была Йессика Юнссон, снятая в разном возрасте, а обстоятельства были вполне традиционные. Праздник летнего солнцестояния, Рождество, снег, лыжи, солнце, море, пляжи. Крайне редко какие-то другие люди помимо Уве, Эвы и Йессики. На нескольких фото, всегда в глубине кадра, мелькнула молодая Эбба Хульт. Бергер понял, что просматривает снимки все быстрее и быстрее, как будто ему все яснее становилось, что ничего интересного из этой груды фотографий не извлечь. Он заметил, что и у Блум темп нарастал, так что тот самый снимок чуть не остался незамеченным.

Бергер остановился, вернулся к уже отброшенным фото. И уставился на одно из них.

Он видел, что Блум тоже прервалась и смотрит на него. Она отложила свою пачку в сторону.

Бергер принялся разглядывать привлекшую его внимание фотографию. Ее сделали в разгар лета, и в глубине кадра какой-то водоем вроде маленького лесного озера сверкал в солнечных лучах. На переднем плане сидел ребенок лет восьми. Широко и немного притворно улыбаясь, ребенок держал что-то в вытянутой вперед руке. Это был крупный зеленый предмет, и фотографу удалось отрегулировать диафрагму и настроить выдержку так точно, что ни одна деталь не оказалась смазанной, несмотря на заметную разницу в расстоянии.

Все было четко и понятно. Озерцо вдали, странная улыбка восьмилетней Йессики Юнссон в центре и крупным планом – растение, которое она протягивает в объектив.

Четырехлистный клевер, который она протягивает в объектив.

Из-за близости к фотоаппарату листок казался неестественно огромным, почти такого же размера, как улыбающееся лицо маленькой Йессики.

Бергер показал снимок Блум и потом передал его Эббе Хульт. Она взяла его, рассмотрела, непонимающе покачала головой и повернула фото обратной стороной.

– Я не знаю, где и когда это снято. Но сзади что-то написано.

Она взяла со стола очечник, повозилась немного с очками, потом надела их и сказала:

– Надпись сделана детским почерком. Должно быть, это написала сама Йессика.

Эбба Хульт поднесла фотографию немного ближе к глазам.

– Очень мелко. Трудно прочесть.

– Попытайтесь, – попросил Бергер, глядя на Йессику и листок клевера.

Она попыталась. И прочитала вслух:

– «Когда находишь четырехлистный клевер, можно загадать желание».

Бергер кивнул. Блум кивнула. Эбба Хульт дочитала фразу:

– «Я не хочу никакого братика».

Вторник, 24 ноября, 02:11

Вместо, вполне возможно, опасного для жизни мясного бульона они уже давно пили кофе. Черный и суровый кофе, выпив которого нельзя не бодрствовать всю ночь. И теперь они сидели в домике Блум и выпученными глазами пялились в пустой монитор.

До смертельно опасного бульона была, разумеется, еще остановка на заправке на выезде из Елливаре и пара горячих сосисок, вероятно, еще более опасных, но божественных на вкус. Потом Блум пошла искать туалет, а Бергер поспешил вернуться на улицу. Он стоял, прислонившись к только что заправленному джипу и отвернувшись от камер наблюдения, и смотрел на своем мобильном очень короткую видеозапись: указательный палец движется по кнопочной панели спутникового телефона. Потом позвонил с этого же мобильного.

– Да, Сэм? – раздался в трубке голос Ди.

– Срочно и совершенно секретно. У тебя есть на примете информатор?

– О нет, только не это, – вздохнула Ди. – Что, еще один труп?

– За кого ты меня принимаешь? – не вполне искренне возмутился Бергер.

– Тебе лучше не знать. Так в чем дело?

– Мне нужно, чтобы кто-нибудь набрал номер мобильного телефона. Кто-нибудь, кого никак нельзя связать ни с тобой, ни со мной. Пусть внимательно послушает, что скажет тот, кто ему ответит. Я надеюсь, что он назовет свое имя. После этого пусть информатор проорет в трубку пьяным голосом какой-нибудь бред, чтобы это сошло за неправильно набранный номер. Ты сможешь это организовать?

– И ты, конечно, не расскажешь мне, в чем дело? – сказала Ди.

– Ради твоей же безопасности. Так что, сделаешь?

– Не сию минуту.

– Когда тебе будет удобнее. Ответь по мейлу и никак иначе. Используй наш старый код.

– Ага. Даже так?

После чего Бергер назвал номер телефона и положил трубку.

И вот теперь Бергер и Блум сидели в темноте, вперив взгляды в монитор ноутбука, который, казалось, умер.

– Прошло уже одиннадцать минут после назначенного времени, – сказал Бергер.

Он посмотрел на Блум, но больше ничего не добавил. Время шло. Двенадцать минут, тринадцать. Четырнадцать. Бергер сделал еще глоток из чашки с холодным и черным, как сажа, кофе. Он стекал по горлу так же медленно, как текли секунды в темном домике.

– Отец, – снова заговорил Бергер. – Уве Юнссон, живущий в Новой Зеландии. Профессор нейроэндокринологии. Думаешь, стоит с ним связаться?

Блум только помотала головой.

– Тебе даже не интересно узнать, что такое нейроэндокринология?

Снова тот же ответ, только более энергично. Восемнадцать минут, девятнадцать. Бергер продолжил:

– Ей было восемь лет, и она привыкла быть единственным ребенком. Ее мама забеременела, ждала мальчика. И вот Йессика находит четырехлистный клевер. Она могла загадать желание, и она пожелала, чтобы братика не было. Вскоре ее желание сбылось, но самым ужасным образом, какой только можно себе вообразить. Четырехлистный клевер является символом того, что она жестоким способом разрывает связь между матерью и сыном.

– Ты можешь помолчать?

Бергер умолк. Он был согласен с Блум. Ему следовало молчать.

В два часа двадцать две минуты компьютер задребезжал, весьма настойчиво, и с виду безжизненный экран осветился окошком Скайпа, в котором пока были видны только помехи. Сквозь них донесся голос:

– Hello! Did I call the right number? Ms Bloom?

– Yes. This is Molly Blom. We have a slight problem with the image. Is this Ms Wiankowska? Joy Wiankowska from Los Angeles?

– That’s about right, [5]– ответили помехи и начали постепенно превращаться в человеческий силуэт.

Вдруг появилось изображение. Оранжевый закат осветил темный домик, демонстрируя, каким может быть солнце. Силуэт превратился в стройную женщину лет сорока, не больше, со слегка славянскими чертами лица и разноцветным напитком, стоящим перед ней. Он удачно гармонировал с океаном за спиной у женщины, в который только что погрузилось солнце. Голос с несколько утрированным калифорнийским акцентом спросил:

– Если я правильно поняла, вы гарантируете, что это не является официальными показаниями, которые записываются полицией?