Кунио Каминаси - Сделано в Японии

— Тогда давай подъезжай побыстрее. У нас два часа остается — надо приготовить все. — И Нисио нажал на отбой.

Вообще отношения с нашим полковником у меня хорошие, то есть гораздо лучше, чем просто какие-нибудь там «нормальные». А временами мне даже кажется, что они не просто хорошие, а даже и отличные. Что такое понимающий тебя шеф, готовый потакать твоим бесчисленным капризам и прощать всю твою безудержную, не слишком художественную, но достаточно эффектную самодеятельность, понимая, что ты хочешь все сделать как лучше и как нужно для дела, — говорить не приходится. Такие начальники у нас теперь на вес золота, хотя, как утверждает мой отец, периодически становящийся начальником (у них на кафедре постоянная ротация на посту заведующего), раньше их в Японии вообще не было, по определению, то есть исторически у нас любой босс — это априори придурок и козел. Я не уверен, что в обозримом будущем таких расчудесных боссов, как мой Нисио, у нас прибавится — было бы неплохо, чтобы их хоть меньше не стало, то есть чтобы Нисио не торопился бы на свою давно заслуженную и совсем не плохую по нынешним грустным временам пенсию. Ведь в этом случае влезать в его сапоги придется мне, и каким бы начальником я мог стать тогда для своих подчиненных — вот для того же Накагавы, например, который стоит тут рядышком, стучит замерзшими ножками по холодному асфальту, — это большой и больной вопрос. Характер у меня, как в календарях пишут, не сахар, плюс мне обязательно надо, чтобы мои подчиненные адекватно реагировали на мой юмор, без которого я своей жизни не представляю, а у большинства наших ребят с юмором туговато. Еще и поэтому Нисио так приблизил меня к себе за последние годы, потому как старик похохмить и сам не дурак…

— Накагава-сан, мне в управление надо, к полковнику — оборвал я накагавскую чечетку — Дай мне свою машину а тебя кто-нибудь из криминалистов подвезет, ладно?

Подмерзший Накагава молча протянул мне ключи и указал на одну из наших «тойот», стоящую между двумя черно — белыми микроавтобусами. Я сел за холодный руль, включил двигатель и, вырулив на улицу Хирагиси, врубил на полную мощность сирену. Понимаю, что это сомнительный способ выпускания пара, но другого у меня сейчас не было: на крыше раненой белухой орет сирена и бешено крутятся два оранжевых фонаря, в салоне пахнет тошнотворным табаком и теплым пластиком передней панели, а правая нога всерьез намерена податливой педалью газа продавить тонкий пол и начать помогать ускорению движения машины, отталкиваясь ботинком от асфальта. Я промчался через полгорода за двенадцать минут вместо тех сорока — сорока пяти, которые потребуются завтра утром смиренным обывателям, имеющим тупую и ничем рациональным не объяснимую привычку ездить на работу в центр Саппоро не на удобном и быстром метро, а на собственной машине, забивая и без того узкие саппоровские улицы бесконечными пробками и тратя сумасшедшие, но почти всегда не свои кровные, а казенные денежки на почасовую оплату дорогущих стоянок.

Отзвонив снизу домой и обрадовав укладывающуюся Дзюнко тем, что они могут не только спать, но и завтракать без меня, я поднялся к себе, на пятнадцатый, вошел в неосвещенный отдел и пошел на желто — голубой свет, излучаемый настольной лампой и работающим компьютером Нисио. Старик, несмотря на бессонную ночь, выглядел вполне жизнеутверждающе: резкие желтые скулы до блеска выбриты, из — под кителя выглядывает свежая белая рубашка, а в лучистых глазах — бодрящий коктейль из вековой мудрости и молодого задора.

— Садись, Такуя. — Нисио кивнул на кресло перед столом. — Рассказывай!

— Я, Нисио-сан, думал, вы мне чего-нибудь расскажете… — Я погрузил свои избитые телеса в мягкое кресло и только теперь ощутил, насколько серьезный ущерб нанесла мне обезвреженная нами с Ганиным интернациональная шайка — лейка. Мне было сейчас по-настоящему больно — причем не в одном, а одновременно во многих, даже в не самых приличных местах.

— Я, Такуя, верь не верь, сам мало что знаю, — достаточно убедительно заверил меня Нисио, — поэтому начнешь ты, а я потом, если смогу добавлю чего-нибудь.

Я обстоятельно пересказал Нисио все перипетии безвозвратно ушедшего, но отнюдь не потерянного вечера, начиная от прослушивания любительской записи в цифровом формате в номере Плотникова и кончая бегством с поля боя на черно — белой паре вызывающе престижных джипов как минимум двоих недобитых бандитов — по статусу своему явно более солидных, чем те четыре покалеченных качка, доставшиеся нам с Ганиным в «Виктории» в качестве нелегкой добычи. Нисио выслушал меня внимательно и, когда я закончил, несколько повеселел:

— Ну что ж, Такуя, завтра на беседе в управлении внутренней безопасности все так и расскажешь, как сейчас мне рассказал. — Нисио расслабленно вздохнул, и по всему было видно, что мое живописное летописное повествование спихнуло с его беспокойной души тяжеленный булыжник.

— А что, у «внутренников» будет беседа? — С меня же тревога все еще не спадала, да и как она может спасть, если тебе предстоит инквизиционный тет-а-тет с роботоподобным лощеным майором из грозного всезнающего управления внутренних расследований.

— Будет. Дорожники сейчас телегу на тебя, ну и на нас всех, разумеется, готовят.

— Что за телега? И в чем вообще они нас обвиняют? — Нисио постепенно прекращал меня раздражать, но с тем, чтобы поделиться со мной хоть какой-нибудь информацией, он по-прежнему не торопился.

— Канеко тебе что сказал, Такуя? — опять вопросом на вопрос «ответил» полковник.

— Что я им операцию какую-то сорвал.

— Камеры у них, говоришь, там стояли? — Нисио прищурился в моем направлении.

— Как я понял, штук пять — шесть — по всему периметру и внутри заправки. Вы, Нисио-сан, что-нибудь об этом знали?

— Нет, — наконец-то по-человечески, то есть ответом на вопрос, ответил Нисио. — Понимаешь, Такуя, здесь и моя вина отчасти есть. Мне дорожники предлагали сотрудничество…

— Да — да, мне Канеко что-то сегодня говорил. Что конкретно они предлагали?

— А вот до конкретики мы с ними не дошли. — На лице Нисио появились первые признаки раздражения.

— Почему? Они передумали? — Мне бы очень не хотелось будить сейчас в шефе голодного зверя, но завалящий минимум хоть какой-нибудь информации до половины третьего вытянуть из него мне было просто жизненно необходимо.

— Нет, они не передумали. Канеко-кун, в частности, был очень настойчив, долго успокоиться не мог — Нисио опустил глаза, демонстрируя процесс вспоминания того, как означенный Канеко-кун, он же в миру — Канеко-сан, он же для боевых подруг — Канеко-тян, к нему назойливо приставал с «конструктивными» предложениями.