Песах Амнуэль - Расследования Берковича 4 [сборник]

— Какие улики?

— Об отсутствии алиби я уже сказал. Второе: на полу около двери спальни Батьи Моргенштерн лежал носовой платок Липкина. Третье и главное: мотив. Липкин, видишь ли, — дальний родственник Батьи Моргенштерн. Дальний и невезучий. Батья была женщиной богатой, у нее собственный косметический салон. А Липкин проигрался на бирже во время недавнего кризиса. Деньги ему нужны были позарез, а между тем, Батья не скрывала, что составила завещание, согласно которому Липкин получал, как утверждают, довольно крупную сумму.

— Какую? — полюбопытствовал Беркович.

— Пока неизвестно, адвокат Берман, у которого завещание хранится, приедет к двенадцати часам.

— А сам Моргенштерн не знает, сколько его жена…

— Может, и знает, но сказать не хочет. Он, видишь ли, не верит в то, что Липкин мог убить Батью. Он вообще не верит, что кто-то из его гостей способен на убийство.

— Понятно, — протянул Беркович. — А что говорит сам Липкин?

— Все отрицает. По его словам, он дожидался во дворе, когда Софера перевяжут. Про завещание Батьи он знал, конечно, но утверждает, что ему и в голову не приходило убить ее, чтобы получить деньги. Да и не мог он, по его словам, это сделать — от вида крови сразу упал бы в обморок.

— Как же он убил, в таком случае? — спросил Беркович.

— Ну, тебе-то должно быть известно, что, если припечет, то даже паралитик способен встать на ноги. К тому же, возможно, страх Липкина был, мягко говоря, преувеличен.

— Он что же, дурак? — удивился Беркович. — Должен был понимать, что подозревать начнут в первую очередь его!

— Не обязательно, — пожал плечами Хутиэли. — Впрочем, составь представление сам, допрос я назначил на девять.

— Конечно, конечно, — пробормотал Беркович. — Только нельзя ли перенести на более позднее время? Я хотел бы внимательнее прочитать протоколы и сделать еще кое-что…

— Пожалуйста, — пожал плечами инспектор.

На чтение протоколов вчерашнего задержания у старшего сержанта ушло меньше времени, чем он рассчитывал. Во всяком случае, уже через десять минут после разговора с инспектором он ехал в патрульной машине по улице Жаботинского в направлении Северного Тель-Авива. По дороге он успел сделать несколько звонков по сотовому телефону и составить собственное представление о происшедшем.

Соферы жили на шестом этаже престижного дома с видом на университет. Хаим лежал в салоне на диване и смотрел телевизор. Плечо его было забинтовано, а рука прижата к груди специальной повязкой.

— Болит? — спросил старший сержант.

— Ноет, — пробормотал Софер.

— Вы будете подавать на Пундака жалобу в полицию?

Софер поднял на Берковича задумчивый взгляд.

— Нет, — сказал он, помолчав. — Мы с Реувеном давно знакомы, он всегда был такой… вспыльчивый.

— Он ведь мог вас убить, и нам пришлось бы расследовать два убийства. Слишком много для одной вечеринки, вы не находите?

— Не мог он меня убить, — отмахнулся Софер. — Честно говоря, я вообще не думал, что он меня ударит. Так… Помахает перед носом, как он это часто делал… Не рассчитал.

— А может, наоборот, — мягко сказал Беркович. — Может, как раз рассчитал очень точно?

— В каком смысле? — не понял Софер.

— Но ведь он вас на самом деле не ударил, верно? Только изобразил удар и бросился бежать. Моргенштерн — за ним. Вы закричали, прикрыли плечо рукой и сказали женщинам, чтобы они принесли бинты. Так вы остались в комнате один. Вы быстро вышли, прошли по веранде к спальне Батьи, в руке у вас был нож, вы его держали в платке, который незадолго до того украли у Липкина. Вошли в спальню, убили спавшую Батью, бросили нож у кровати, а платок у двери, вернулись в комнату, где играли в карты и тогда — только тогда! — подняли брошенный Пундаком нож и ударили себя в плечо. Постарались, конечно, не задеть кость.

— Да что вы говорите… — пробормотал Софер, пытаясь приподняться.

— Кстати, я переговорил с Пундаком и с женой бедняги Липкина, которого по вашей милости обвиняют в убийстве. Липкин ведь действительно не может видеть кровь, его даже в армии в свое время послали служить поваром, вы это знали?

— При чем здесь…

— Так вот, — жестко продолжал Беркович, — Пундак и Сара Липкин на мой прямой вопрос сообщили, что вы и Батья Моргенштерн были любовниками.

— Не могли они это сказать…

— Бросьте, Софер, даже Моргенштерн подозревал, что жена ему изменяет, он мне сам сказал. Вас он обвинил бы в первую очередь, но его тоже сбило с толку ваше так называемое ранение.

— Все, что вы сказали, — чепуха, — заявил Софер.

— Нет, все это — правда! Не думаю, что Пундак захочет, чтобы его обвинили в пособничестве убийству. Кстати, экспертиза показала: на ноже, которым вас якобы ударил Пундак, след одного из ваших пальцев лежит поверх следа пальцев Пундака. Как это могло быть, если вы не брали нож в руки? И еще одна странность. Зачем вы отослали женщин за бинтами, даже не позволив осмотреть рану? Может потому, что тогда раны вовсе и не было?

— Все это ваши предположения! — с ненавистью в голосе воскликнул Софер.

— Разберемся, — пожал плечами Беркович. — А пока вам придется поехать со мной.

— Он знал о завещании, — говорил старший сержант инспектору Хутиэли несколько часов спустя, после того, как провел допросы и очные ставки, — и полагал, что это будет хорошей уликой против Липкина. На самом деле Софер избавился от надоевшей ему любовницы, которая, видимо, хотела покинуть мужа и требовала, чтобы он тоже оставил жену. Договорился с Пундаком разыграть представление…

— Но почему ты вообще его заподозрил? — спросил Хутиэли. — Дело ведь выглядело вполне ясным.

— У Софера тоже не было алиби, — объяснил Беркович. — А я привык действовать методически. Вы исключили Софера, посчитав, что из-за ранения он не мог убить. А я подумал, что все это похоже на дурное представление — слишком много ножей для одной тихой компании.

— Два — это много? — удивился инспектор.

— Иногда и два — существенный перебор, — усмехнулся Беркович.

В небольшой комнате стояли продавленный диван, небольшой столик и пластмассовая табуретка. Тело убитого лежало на диване, из-под головы натекла небольшая лужица крови. Эксперт — сегодня дежурил молодой, но очень добросовестный Вадим Певзнер — складывал свои приспособления, а полицейский фотограф возился с аппаратурой.

— Удар по затылку острым предметом, — сообщил эксперт. — Что-то вроде отвертки. Смерть наступила практически мгновенно.

— Когда это произошло? — спросил старший сержант Беркович.

— Видишь ли, в комнате натоплено, это ухудшает возможности для…

— Знаю, — прервал Беркович, — но приблизительно?