Стенли Эллин - Восьмой круг. Златовласка. Лед [антология]

Карелла наблюдал, как Мура уводили из зала, как Уилкокс обменялся парой слов с залоговым агентом. Карелла редко думал по-итальянски, но сейчас в его мыслях промелькнули слова «La comedia e finite». Он прошел в заднюю часть зала суда, где его ждали Дельмонико и Мейер.

— Я же говорил, — вздохнул Мейер. — Нет в мире справедливости.

Но, может быть, она все-таки есть.

Он упаковал уже почти все свои вещи.

Большую часть он сложил в чемоданы еще вчера, до того, как ему помешал мужчина в одежде монаха, по имени, как теперь было известно, Антонио Скальцо. Ничто не изменилось. Он по-прежнему планировал уйти отсюда как можно скорее, уехать из этого города, из штата, а может, и из страны. Разница только в том, что мать лишится ста тысяч долларов, которые отдаст в качестве залога — сравнительно небольшая плата за его свободу; и потом, он все равно вернет ей деньги, как только устроится на новом месте.

Доставая туалетные принадлежности из шкафчика в ванной, он прокручивал в голове разговор с ищейками из восемьдесят седьмого участка. Те четверо играли с ним в кошки-мышки, отлично понимая, что у них нет ни малейшего шанса повесить на него три убийства — если, конечно, он вдруг сам не решит исповедоваться. Он чуть было не поддался искушению забыть о бегстве и положиться на решение большого жюри. Присяжные купились бы на его заявление о самозащите, и он получил бы маленький срок, провел бы, может, два года в тюрьме по обвинению в хранении наркотиков. Однако маленьких сроков не бывает; любой срок, проведенный в тюрьме, — большой. Лучше сделать так. Выйти под залог, уехать из страны, продать бриллианты. Но, ах, сколько времени потрачено впустую! Два года на медицинском факультете — и все напрасно. Он задумался, что сказал бы отец, будь он еще жив. Папа, подумал он, я увидел возможность и ухватился за нее. У меня все получилось бы, я смог бы и денег заработать, и диплом врача получить, и никто ни о чем не узнал бы, папа, никто не пострадал, если бы…

Если бы я не доверился одному человеку.

Салли.

Иначе разве я написал бы ей то письмо?

Думал, что могу ей доверять. Она сказала мне, что не нужно продавать все сразу, мы могли бы… Слушай, я ведь тогда ничего не знал о кокаине. Там, в Майами, я был как малый ребенок в страшном лесу, и Портолес водил меня за ручку. «Я сделаю тебя богатым, амиго, ведь ты спас жизнь моего сына». Проверил качество товара для меня, сам я даже не представлял, как это сделать. Оплачивая по пятьдесят тысяч за кило, я даже не подумал бы спросить, настоящий ли кокаин. Тиоцианат кобальта. Голубая реакция. Как он сказал? Чем ярче голубой цвет, тем лучше «девочка». Это он про кокс. Называл его «девочкой». Чище не бывает, сказал он. Теперь он твой. Мой. Ну, и Салли тоже, вроде как. Сказала мне, что мы оставим у себя два килограмма, распродадим унциями… Она знала кого-то, кому это будет интересно, кто перепродаст товар другим клиентам. Она знала о кокаине гораздо больше меня. Сказала, что начала нюхать еще до того, как он вошел в моду, еще когда училась танцевать в Лондоне и занималась, как она это называла, «кокаиновым трахом» с гобоистом, с которым тогда жила. Она занималась этим и со своим дружком с окраины, но в то время я этого еще не знал. Доверял ей. Нельзя доверять женщине, с которой спишь. Раздвинь ноги любой — и секреты выпорхнут из нее как бабочки. Все ему растрепала. И о нашем маленьком запасе, о тех двух кило кокаина. Называла их нашей страховкой.

Конечно.

Он застегнул молнию несессера и отнес его к открытому чемодану в спальне. Постоял, глядя на чемодан, вспоминая, что мог забыть. Пистолет? Забавно, как быстро привыкаешь к оружию, как привыкаешь им пользоваться. Теперь пистолет лежит в полиции, с приклеенным ярлычком: «улика»… Сильно им поможет их «улика», когда они узнают, что он свернул шатер и исчез с двадцатью пятью каратами алмазов, которые легко обратить в наличные в любой точке мира. И все же, если бы не Салли…

Если бы только она не проболталась ему о нашей тайне, если бы он не пришел ко мне, этот мерзкий пуэрториканец, желая куска побольше, даже требуя куска побольше, угрожая заявить в полицию, если я не поделюсь с ним теми двумя килограммами. Алчный ублюдок. Отдать ему часть того, ради чего я так рисковал?! Мол, знает, что в квартире спрятаны бриллианты, и они ему тоже нужны, иначе заявит в полицию. Сказал, что есть доказательства. Письмо, конечно же, она сохранила то письмо. А я ей доверял. И что прикажете делать? Отправляться в тюрьму, потому что Салли проболталась не тому любовнику? Салли в пылу страсти… ох, как она была хороша в постели!

Через два дня после его визита я купил пистолет. Связался с парнем, которому продал те шесть кило, сказал, что мне нужно оружие. Легко, ответил он. Двести баксов. Прежде я никогда не пользовался оружием, даже не прикасался. Хотел стать хирургом, у меня хорошие руки, не дрожат… а, да что там!.. Я знал, где он жил. Черт, конечно, она ведь каждое воскресенье делала доставку. Не знал только, что она делала ему кое-что еще. Подождал его возле дома, выстрелил, убил. Легко.

А потом, понимаешь, я начал думать, понимаешь, папа, я подумал, что надо защитить все это. Не кокс, не бриллианты, а вот все это. Будущее. Я правда хотел стать врачом, папа, я не просто так поступил в университет, я учился изо всех сил. Я хотел стать доктором Тимоти Муром! И это следовало защитить, понимаешь, а она все выложила Лопесу, и ей больше нельзя было доверять. И потом, она очень скоро догадалась бы, что это я убил того мерзкого латиноса. Она могла пойти в полицию. Нет, я должен был… Радио! Вот что я забыл. Радио.

Он вернулся в гостиную, где рядом с телефоном по-прежнему стояло радио, взял его, подержал на ладони, разглядывая почти с нежностью. Так просто. Никто и за миллион лет не догадался бы связать убийство мелкого дилера… ну, кроме Салли, конечно. Салли догадалась бы рано или поздно. Вот почему пришлось убить и ее, понимаешь? Но через нее выйдут на меня. Из-за нее мне начнут задавать вопросы… они и стали задавать мне вопросы. Понадобилось алиби. Радио. Нужен кто-то, кто скажет, что я говорил с ним по телефону, и он слышал мое радио. Старина Карл. Надежен, как скала, станет хорошим врачом. Перед уходом из квартиры я снял трубку с телефона, потом позвонил ему из телефонной будки, с включенным радио. Я звонил ему дважды до того, как убил Салли, дождавшись ее позднего, как всегда, возвращения. После того как я убил ее, снова ему позвонил, уже когда вернулся домой, и звонил еще несколько раз, и радио все время работало. Добрый, надежный Карл.

Он отнес радио в спальню и положил его в чемодан. Что еще? Что я забыл? Так легко упустить что-то из виду, когда планируешь… когда планируешь такие дела, планируешь защитить все это, когда не отрываешь взгляда от главной цели — не денег, нет, я хотел стать врачом! И вот, чуть не забыл про Эдельмана, последнее звено в цепи, вспомнил о нем позже. Что, если налоговый инспектор, просматривая его счета, захочет узнать, куда ушли бриллианты, двадцать пять карат, триста тысяч долларов наличными? Кому вы их продали, а? Полицейские обязательно прицепились бы: откуда у тебя такое богатство? Нет уж. Пришлось защитить себя. Пришлось убить и его. Чтобы я мог стать врачом. Как отец.