Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

А пока в классе шла «дискуссия о сверхчеловеке», у Марата Галимова произошел разговор с капитаном Крюковым. Едва Марат устроился в коридоре на подоконнике и ввел запрос «Работа для старшеклассников», как рядом с ним кто-то остановился. Марат поднял голову, узнал участкового и вздохнул с некоторым облегчением:

— Блин, думал — директриса…

— Биологию косишь? — осведомился Крюков. — Я, когда школу оканчивал, знаешь, от чего больше всего мучился?

Марат не собирался продолжать откровенный разговор с участковым и потому ответил дерзостью:

— От прыщей?

Капитан на дерзость не обратил внимания, ответил серьезно:

— От безденежья. А как раз влюблен был жутко в одну… И не мог ее даже в кафе сводить — не на что было. Не говоря уже о цветах. У тебя с деньгами проблем нет?

— Нет, — ответил Марат, напрягшись. — С чего вы взяли?

— Говорю же — себя вспомнил. А у Барковского деньги откуда?

— Откуда я знаю? — ответил Марат. Разговор нравился ему все меньше.

— Действительно, — кивнул Крюков и предложил:

— Может, поговорим про Анастасию Николаевну, пока урок не кончился?

— Я ничего не помню, — заявил Марат.

— Даже хорошего? — удивился Крюков. — Все говорят, она была супер. И ты ничего о ней не помнишь?

Нет, конечно, кое-что Марат помнил. И он решил, что это «кое-что» можно рассказать. И он рассказал, как их класс устроил своей классной руководительнице праздник в загородной усадьбе, принадлежавшей родителям Суворовой. Пели хором «Happy Birthday To You», преподнесли торт с зажженными свечами. Истомина даже плакала от радости, благодарила всех. Напоследок подошла к Барковскому, сказала: «Я знаю, это ты придумал. Это поступок. Спасибо». И поцеловала в щеку, чем вызвала аплодисменты класса и ревность Алины Русановой, которая была влюблена в Барковского и не слишком это скрывала…

— Да, я видел фото с этого праздника, — кивнул Крюков, когда Марат закончил свой рассказ. — Смелые родители у этой девочки, Суворовой. И часто вы у нее такие «пати» устраиваете?

Этот невинный вопрос почему-то напугал Марата, и он поспешил закруглить разговор.

— Не знаю… Мне пора идти…

— Ладно. Слушай, а кто у Иры Шориной папа? Ты не в курсе?

Час от часу не легче! Нет, разговор точно надо было заканчивать!

— Не знаю, — быстро произнес Марат. — Они с отчимом живут. Можно?

И, не дождавшись ответа, сбежал вниз по лестнице. Тут как раз и звонок с урока прозвенел, и Крюков поспешил к кабинету биологии: ему хотелось задать несколько вопросов Ире Шориной, а также учительнице Марине Ивановне.

Правда, разговор с Шориной у него не получился: девушка заявила, что ей срочно надо в медкабинет. Тогда капитан вошел в кабинет, показал учительнице биологии свое удостоверение и заявил, что у него есть несколько вопросов.

— Что ж, идемте в лаборантскую, — сказала Марина Ивановна. — Мне надо ухаживать за растениями, полить, подкормить. Там и спросите.

Они прошли в комнату позади класса, всю уставленную цветами.

— Так что вы хотите знать? — спросила учительница. — Перемена сейчас короткая, а я хотела бы отдохнуть.

— У вашего кабинета дверь неплотно закрывается… — заметил капитан.

— А, вы об этой стычке! — догадалась учительница. — Ничего необычного, подростки…

— Скажите, покойная Анастасия Николаевна вам нравилась? — неожиданно спросил Крюков.

Марина Ивановна напряглась.

— О мертвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего… Но, отвечая на ваш вопрос… Я ее не любила.

— Чтобы любить человека, о нем ничего знать не требуется, — заметил Крюков. — А вот для неприязни обычно есть веские причины.

— И они у меня, разумеется, были, — сказала Марина Ивановна. — Только это личное и не имеет к делу никакого отношения.

Голос ее при этом дрожал, и она была на грани истерики.

— А ведь вы на грани истерики, Марина Ивановна, — сказал капитан. — Подумайте: может быть, стоит быть со мной откровеннее?

После чего вручил учительнице биологии забавный цветочный горшочек, сделанный из пластиковой бутылки — он мастерил его во время разговора.

…Между тем Ира Шорина, расставшись с участковым, не пошла ни в какой медкабинет. Вместо этого она выбежала в школьный двор и отбежала за угол, где ее никто не мог услышать. Достала телефон, набрала нужный номер и, когда ее соединили, взволнованно заговорила:

— Привет! Я знаю, что ты занят, я просто хотела сказать… Он роет! Спрашивает у всех про тебя. Что мне делать?

Выслушав ответ, она слегка успокоилась и поспешила назад, в школу, где в коридоре на втором этаже одиннадцатый класс устроил небольшое совещание. Все обступили Марата. Барковский допытывался:

— И что ты ему сказал?

— Да ничего, — отвечал Марат. — Сказал, что они с отчимом живут, и свалил.

— Мы же договорились, что поодиночке с полицией не общаемся, — напомнила Суворова.

Обернулась к Мелковой:

— Как там, Аньк? Помнишь, ты говорила? Что-то про присутствие законного представителя при допросе несовершеннолетнего?

Мелкова кивнула:

— Я уточнила. Это только если в суде. Порядок опроса несовершеннолетних при оперативных мероприятиях никак не регламентируется.

— Вот засада… — произнес Худяков.

— А в чем проблема? — поинтересовалась Палий. — Почему нельзя говорить с полицией? Мы все знаем, что надо говорить и что не надо. Не маленькие.

— Могу повторить, в чем проблема, — объяснил Барковский. — Полиция в любом случае ищет виноватого. Даже если никто не виноват. А кто ищет — тот всегда найдет. Кто-то что-то ляпнет, не подумав, кто-то решит пооткровенничать… И кончится это тем, что кого-то из нас обязательно обвинят.

— Да в чем? — не могла понять Белодедова.

Внезапно ей решил ответить Юров:

— В убийстве.

Все замерли. В тишине раздался резкий смех Белодедовой.

— Псих! Но… Если меня обвинят в убийстве, я все расскажу!

Барковский взглянул на нее так, что Марат поспешил встать рядом и заслонить девушку собой.

— Ладно, — сказал Барковский уже спокойнее. — Я знаю, что делать.

Все разошлись. Суворова и Мелкова направились в женский туалет — лучшее место, где можно было спокойно пообщаться. Суворова кивнула на запястье подруги, на котором виднелся здоровенный синяк, спросила:

— За что на этот раз?

— За платье, — объяснила Мелкова. — Я в школу пошла, а он у подъезда стоит, ждет, в чем я выйду.

— Что за платье?

— Ну, то, красное, с вырезом. Прикинь: взял его вот так и разорвал. На улице, при всех.

— Вот урод! Почему ты не хочешь с Барком поговорить?

— Боюсь, — объяснила Мелкова.

— За Барка?

— Ты что, дура? За отца, конечно.

И снова Крюков сидел в кабинете информатики за стеклом и следил за лицами одиннадцатиклассников. Впрочем, лица у них на этот раз были сугубо деловые, сосредоточенные на какой-то рутине.