Ирина Лобусова - Королевы Привоза

Володя накинул свою кожаную тужурку, сунул в карман заряженный револьвер. И, не дожидаясь, пока Таня успокоится, жестко скомандовал:

— Пошли. Посмотрим, что там такое.

Он действовал и командовал, как самый настоящий мужчина. И Таня вдруг успокоилась. Слезы высохли, истерику сняло как рукой. Володя потушил лампу, камин, запер дверь. Они выскользнули в темноту.

— А ну назад! — Володя наставил револьвер. — Пошли прочь! Стрелять буду!

Таня сжалась за его спиной. Ощерившиеся обитатели свалки образовали собой живую стену, и в темноте ярко сверкали горящие ненавистью глаза.

По дороге в какой-то лавчонке, не запертой на ночь, Володя удачно раздобыл большой мешок, лопату и маленький масляный фонарь.

— Соберем эти части, — сказал он. — Появилась у меня одна идея.

Таня нашла нужное место без труда. Володя зажег фонарь и принялся отбрасывать капустные листья. Под ними обнаружилась не только нога, но и часть грудной клетки с одной рукой, и даже ступня второй ноги, отрезанная почти по лодыжку. Содрогаясь от отвращения, Володя сгреб лопатой части трупа, перебросил их в мешок. Они уже собирались уходить, и даже потушили фонарь, когда за их спинами вдруг послышалось утробное, глухое рычание.

Это были обитатели свалки, которые собирались на них напасть. Вооруженные кто дубиной, кто лопатой, кто вилами, они представляли собой страшное зрелище. Разглядев на свалке посторонних людей, они тут же решили напасть и ограбить. И отбиться от них было пострашней, чем от своры диких собак. Эти звери были двуногими, целенаправленно, с людской понятливостью нацеленные исключительно на злобу и ненависть.

Володя выстрелил в воздух. Подействовало мало. Их стали окружать. Перекинув Тане тяжелый мешок, Володя прицелился прямо в толпу. Это заставило ближних остановиться. Затем кто-то бросился вперед. Володя выстрелил. Раздался звериный вой, исполненный боли. Ряды нападающих сбились.

— Бежим! — и Володя, крепко схватив Таню за руку, бросился в темноту. На бегу он все-таки умудрился забрать из ее ослабевших рук мешок с разрезанными на куски частями человеческого трупа.

Их никто не преследовал. Покинув пределы свалки, они оказались на Пантелеймоновской. Чтобы отдышаться, рухнули на какую-то лавку возле ближайшего дома.

— Они бы нас убили, — сказал Володя, — вот зверье. А вдруг это они убивают таким способом?

— Ну нет, — Таня покачала головой, — на это у них не хватило бы мозгов. Наш убийца умный и куда более изощренный. Убивает сериями.

— Мертвого младенца мы не нашли, — сказал Володя, словно пытаясь ее поддеть.

— Мы не искали, — возразила Таня. — Я уверена, что он где-то там, в куче. Вернуться за ним я не вернусь, даже не проси.

— Я тоже не самоубийца, — хмыкнул Володя.

— Куда теперь? — спросила Таня, бросив взгляд на мешок, лежащий на земле, возле их ног.

— В анатомический театр, — сказал Володя, и тут же добавил: — Там работает старый профессор медицины, друг моего отца. Он так любит свою работу, что рискнул остаться в Одессе. Он сохранит все в тайне, если я попрошу. К тому же сделает медицинское обследование трупа. Может, мы узнаем что-то новое.

— Мне не нравится эта идея — вдруг он испугается и нас выдаст, — покачала головой Таня, — но это лучше, чем ничего. Лучше, чем бросить мешок прямо на улице.

— Он не выдаст, — сказал Володя, — идем. Если нам повезет, мы застанем его. Он часто работает по ночам.

— Вы странные молодые люди, — промолвил старый профессор с густой окладистой бородой, точно такой, какими принято изображать профессоров в серьезных книжках. — Я многое видел в жизни и многое пережил, но видеть молодых людей, которые просят спрятать части трупа и одновременно провести исследование, мне доводится впервые.

— У нас исключительные обстоятельства… — начал было Володя, но профессор тут же перебил его, махнув рукой.

— Знаю, знаю, дорогой Вольдемар! Я понимаю больше, чем вы думаете. Сейчас не те времена, чтобы проводить расследование даже в случае самого жестокого убийства. Я помогу вам, чем смогу. Вы правильно сделали, что принесли труп сюда. Этим вы спасете невинных людей, которых могут расстрелять за то, чего они не делали, — было ясно, что старик-профессор знает о расстреле на Привозе. — Большевики не трогают меня, так как думают, что я сошел с ума. Это играет мне на руку — вот теперь я могу все спрятать.

Старик угощал их чаем в своем кабинете в анатомическом театре, где ничто не указывало на то, что это за место. Поставив чашку на стол, профессор улыбнулся.

— Может, желаете рассмотреть?

Части тела были разложены на оцинкованном столе под большой яркой лампой. В воздухе витал запах хлорки и какой-то тошнотворной медицинской сладости. Тело казалось изваянным из белого мрамора. Там, где были разрезы, не осталось и полоски крови.

— Я могу сразу сказать вам, что этот человек мертв уже несколько дней, — профессор направил лампу на стол, — и еще могу сказать вам, что это молодая женщина.

Таня подошла ближе, склонилась над рукой… И вдруг вскрикнула. На белой коже отчетливо смотрелась черная татуировка — роза за колючей проволокой.

— Что случилось? — Володя быстро подошел к ней. — Ты что-то увидела?

— Увидела, — мрачно сказала Таня, и пояснила: — Я знаю, кто это. Эту женщину звали Ираида Стеклярова.

В анатомическом театре. Частички фарфора. Дело об убийстве Розы Шип

Ранний рассвет следующего дня застал их в кабинете профессора в анатомическом театре, где Таня и Володя ждали результатов исследования. Лучи раннего солнца пробились сквозь сплошную линию туч, рассыпались на полированной ореховой поверхности письменного стола. День обещал быть по-весеннему солнечным и теплым.

Оба молчали. Ужас прошедшей ночи до сих пор был перед глазами обоих, и казалось, этому не будет конца. Он застилал сплошной пеленой мысли, парализовал чувства и волю. И Тане было очень тяжело прийти в себя после страшной находки, бегства по опасным ночным улицам и вида озверевшей толпы, собирающейся их разорвать.

Не менее тяжело было Володе. Он никак не мог прийти в себя от мысли, что он, юрист, бывший офицер, пусть даже полицейской службы, бывший следователь по уголовным делам, помогал спрятать тело жертвы убийства, заметал следы страшного преступления, а значит, по закону становился пособником убийцы. И не важно, что никто не соблюдает этот закон. Володе было плохо от одной только мысли о том, что он это сделал. И ничто не могло уменьшить его страданий. Даже изумительное лицо Тани, на которое падал солнечный свет.