Ирина Лобусова - Королевы Привоза

Рулька Кацап нашел Ваську Черняка в одной из привозных бодег, где, уже пьяный, тот клянчил налить ему в долг водки. До этого пил он на ворованные — днем раньше вытащил у одной тетки на Привозе кошелек и так ловко дал деру, что тетка не успела и опомниться. Но денег в кошельке оказалось мало, Васька быстренько их пропил, а потом стал просить налить ему в долг. Однако наливать ему никто не собирался.

Когда Таня и Рулька подошли к кабачку, то застали следующую сцену. Низко вросшая в землю, кривая дверь забегаловки резко отворилась, выпустив в холодный воздух пары вонючего кабацкого дыма. Двое дюжих грузчиков появились в дверях, держа Ваську под мышки и за ноги. Хозяин бодеги руководил. По его знаку грузчики размахнулись и вышвырнули Черняка в кучу навоза, наваленную под чахлым, торчащим из голой земли кустом. После чего дверь в кабак закрылась, и раздались раскаты дикого хохота.

Плюхнувшись в навоз, Васька сел и со вздохом потер ушибленный бок. Потом по-звериному взвыл, запрокинув голову на выглядывающие из-под облаков звезды.

— Тебе помощь нужна? — с подозрением покосился на Ваську Рулька, обращаясь к Тане. — Может, его по башке стукнуть, для острастки?

— Пока нет, — Таня протянула ему обещанные деньги и строго распорядилась: — Никому ни слова, а то больше не позову. Молчи как рыба зубами об лед за то, что здесь видел. Понял?

Рулька пообещал и скрылся в темноте.

Таня подошла к Ваське вплотную, морщась от волн накатывающей на нее вони.

— Встать! — В ее голосе зазвучал металл, но подействовал на Ваську он мало.

— Да пошла ты… — зло окрысился он, даже не глядя на то, кто стоит перед ним. Глаза его слезились и были красными, как у голодной и побитой собаки.

Таня пихнула его ногой в бок, и когда Васька, ворча ругательства, принялся подниматься, явно намереваясь съездить наглую бабу кулаком, Таня ткнула ему под подбородок наган и сказала со всей серьезностью:

— Пристрелю, сука.

Наган был армейский, тяжелый, и Таня боялась его до полусмерти. Пользоваться им она не умела, а потому патронов в нем не было. Таня одолжила наган у Кольки-Рыбака, который не расставался с ним уже не один год, резонно рассудив, что по-другому общения с Васькой не выйдет. Таня успела хорошо изучить Привоз и знала все виды и сорта человеческого мусора, которые ошивались там. Она прекрасно понимала, что на отребье вроде Васьки Черняка никакие слова не действуют, и говорить он с нею не будет.

А вот оружие — совсем другое дело. Оружия они боятся без всяких слов. К тому же то, что патронов в нем нет, на стволе нагана не написано. Наган был тяжелый, неприятно пах смазочным маслом, и у Тани дрожали пальцы, когда она достала его. К счастью, Васька был так пьян, что совсем этого не заметил.

Но ствол нагана, тяжело упершийся под подбородок, хорошо прочувствовал, а потому мгновенно стал шелковым и даже заскулил:

— Пусти, пусти, пусти… — чем вызвал у Тани страшную волну тошноты, и она еле удержалась от того, чтобы не съездить его наганом по морде.

— Я тебя, суку, с радостью пристрелю, если не ответишь на парочку моих вопросов.

— Чего? — заморгал пьяный Васька Черняк.

— Отвечать, говорю, будешь! — зло выкрикнула Таня.

— За что отвечать? — перепугался Васька и как-то по-дурацки добавил: — Бить по башке будете, тетенька?

— Нету у тебя никакой башки, — с удовольствием сказала Таня, — этот нарост, что у тебя на плечах, второй задницей называется. А по заднице бить тебя уже бесполезно.

— Гы… — пьяно рыгнул Васька Черняк, не поняв ни единого слова из того, что она сказала. Но наган ему явно мешал, и он завыл снова, с расстановкой:

— Ствол, тетенька, отпусти, пусти!.. Горло давит…

— Я тебе еще не так горло сдавлю, — пообещала Таня, и зло потребовала: — Мертвого младенца ты в лавку еврея Кацмана подбросил? Отвечать!

— Откуда ты знаешь? — перепугался Васька.

— Ты сделал? Отвечать! — Таня снова ткнула его в горло наганом для пущей острастки. Неизвестно, что подумал Васька, но он вдруг завопил:

— Я не хотел! Вот те крест, не хотел! Оно само как-то вышло!

— Как это так само вышло? — усмехнулась Таня. — Не бывает, чтобы само! Говори!

— Так это… Оно так… Денег я был ему должен…

— Ну денег… И что?

— Так Кацман сказал, что в тюрьму меня упечет! А я не хотел в тюрьму! А платить было нечем. А в тюрьму не хотел…

— И что ты сделал тогда? — вспомнив обо всех людях, убитых во время еврейского погрома, Таня почувствовала такую волну отвращения, что еле сдержала себя в руках. Ей страшно хотелось пристрелить гада. И она даже обрадовалась, что благоразумно вынула из нагана патроны.

— Ну… Это… Корзину под лестницу лавки засунул, — нехотя признался Васька Черняк, — думал, про корзину скажу, и Кацману не до меня будет. В полицию его заметут. Я ведь не думал, что такое будет. Вот тебе крест, я не хотел.

— Ладно, — Таня тяжело вздохнула, — корзину с мертвым младенцем где добыл? Кто дал?

— Так никто не давал… Сам нашел… Случайно… Проснулся, а там… это…

— Место! Место, где ты корзину нашел!

— Так уже и не помню…

— Нет, так дело у нас не пойдет, — Таня снова ткнула его наганом, — придется вспомнить. Мне место важно.

— Не знаю я, вот те крест… Сказать словами не могу…

— А показать можешь? — сообразила Таня.

— Показать могу! — обрадовался Васька. — Это недалеко отсюда.

— Тогда веди, — Таня убрала наган и сунула его в карман, — и помни, что я за тобой слежу. Стреляю я метко, а обойма у меня полная.

Васька даже протрезвел от страха и довольно быстро пошел вперед. Любой другой бы заинтересовался тем, кто такая Таня и почему она так интересуется страшной находкой. Но мозги Васьки были полностью атрофированы от количества выпитого спиртного, и он просто шагал вперед, надеясь, что избавится от страха, который вдруг темной мохнатой лапой сжал его сердце.

Вскоре Таня ощутила острую разлитую в воздухе вонь и быстро сообразила, куда он ее ведет. А еще через время различила сгрудившиеся возле самодельных костров настороженные темные тени.

Таня прекрасно знала, что такое свалка за Привозом, и избегала заходить туда, ведь обитатели свалки, жители этого своеобразного привозного дна, не имели ничего общего с криминальным миром.

Эти полуживотные-полулюди, опустившиеся на самое крайнее социальное дно, жили по своим собственным, особым законам. И если вор из криминального мира, член уличной банды, еще мог рассчитывать на то, что его не тронут другие уголовники, то в пределах свалки никакой безопасности не было. Эти существа не имели ни правил, ни понятий, ни законов. И Таня, понимая, что они вошли в границы свалки, вдруг ощутила липкий, пронзающий страх, похожий на острую ледяную иглу, вонзившуюся прямиком в ее сердце.