Дрор Мишани - Скрытая угроза

Может, ощущение безотлагательности этого дела было навеяно Аврааму отчетом о прежнем расследовании, который он прочел нынешним утром? Потребностью доказать самому себе и Илане, что выводы из ошибок сделаны, что он способен возглавить группу, расследующую это страшное нападение, и за несколько часов разгадать тайну? Во время их разговора Лим сказала: «Когда мы раскроем это дело, уже никто не посмеет попрекнуть тебя Офером. А теперь тебе нужно отставить то дело в сторону и заняться новым расследованием».

Но причина была не только в Офере Шараби. Хава Коэн с полудня лежала в послеоперационной палате больницы, все еще в коме, а Авраам все еще ее не навестил. В дни, предшествовавшие нападению, он сомневался в словах воспиталки и испытывал все большее омерзение, когда слышал ее имя. Инспектор и сейчас считал, что она ему наврала, что она знала, кто подкинул ей этот чемодан, и была знакома с избившим ее человеком; но сейчас он испытывал еще и чувство долга перед ней. Почти желание извиниться. Она оказалась жертвой нападения. И у нее был сын, который даже не знал, что его мама посреди ночи вышла из дому и не вернулась назад. Этот день был так переполнен событиями, что о полученном утром отчете Авраам уже почти забыл. Но сейчас он вдруг вспомнил про настойчивые звонки Иланы, желающей сообщить ему о нападении. А он, как надувшийся ребенок, сидел в своем кабинете и не желал отвечать…

А Марьянка не позвонила, хоть и обещала.

Внезапно Авраам почувствовал, как ручка словно сама тянется к лежащему перед ним листку и связывает черную точку со словом « Филиппины » с точками « Холон » и « Тель-Авив ». Даже если жена Хаима и пребывает вне Израиля, это еще не значит, что инспектор ошибся. По их с Иланой рабочей гипотезе, следует искать женщину и мужчину. Мужчина подбросил чемодан на улицу Лавон, а женщина позвонила с угрозами. Эта женщина назначила Хаве Коэн встречу, а мужчина приехал вместо нее. Но, по крайней мере, первый звонок по телефону – когда, как инспектор точно знал, звучал женский голос – можно было сделать откуда угодно. Обнаружить говорившего они не смогли, но, разумеется, выяснить, был ли звонок из Израиля или из-за границы, можно. Авраам подумал, что стоит звякнуть Илане и поделиться с ней этой мыслью, но он знал, что это не изменит ее решения по поводу ареста и допроса Хаима. До завтрашнего утра они так и так должны встретиться.

У двери Хавы Коэн в послеоперационном отделении сидела молодая сотрудница полиции в униформе.

В коридоре на скамейке сидел грузный мужик в майке – руки в татуировках, – а рядом спал высокий худой подросток. Голова его лежала на плече мужика, а свернутое калачиком тело было прикрыто одеялом. Авраам решил, что мужик – это бывший муж Хавы, и только потом выяснилось, что это ее брат, а спящий подросток – сын. Сын, которого вызвали в операционную и который посмотрел на мать через плечо хирурга, чтобы подтвердить для полиции ее личность. С тех пор он домой не возвращался. Авраам предъявил свое полицейское удостоверение, и его коллега открыла ему дверь в палату.

– Позвать кого-нибудь из отделения? – спросила она, и инспектор ответил, что нет.

Ему хотелось побыть с пострадавшей наедине.

Разглядеть Хаву Коэн в палате, освещенной только крошечной горящей над кроватью лампочкой, было трудно. Лицо ее было скрыто под повязкой, а тело укрыто одеялом. Правая часть головы, не перебинтованная, была побрита. Черные следы побоев были видны и на ее шее, и на обнаженных участках лица, на правой щеке и на лбу. Глаза оставались закрытыми.

Авраам не увидел ничего, чего не знал после телефонного разговора с хирургом, который оперировал Хаву, и все же он посидел возле нее какое-то время, словно надеясь, что в его присутствии она очнется. Врач сказала, что Коэн может пробудиться с минуты на минуту, но может и оставаться без сознания много дней подряд. И трудно сказать, в каком состоянии она очнется, потому что неизвестно, какова тяжесть причиненного ей ущерба.

Выйдя из палаты, Авраам представился ее брату, назвавшись ведущим следователем этого дела. Сын Хавы не проснулся, хотя вокруг говорили в полный голос, и инспектор спросил себя, сумеет ли тот забыть картину, открывшуюся ему в операционной. Он задал брату воспитательницы несколько общих вопросов, хотя ответы его не интересовали. Брат ничего не знал ни про детсад, которым заведовала его сестра, ни про Хаима Сару. Он жил в Хайфе и в последний раз видел Хаву Коэн в канун Рош ха-Шана. Прощаясь с Авраамом, мужчина спросил:

– Еще не знаете, кто ее так отделал?

Полицейский покачал головой, потому что расследование держалось в тайне.

Но он был убежден, что знает.

Только вернувшись домой, Авраам нашел сообщение от Марьянки.

Было уже за полночь. Он снял рубашку, налил себе холодной воды, а потом открыл почту, и взгляд его застыл. У него было предчувствие, что Марьянка напишет, потому что она не позвонила, но он не представлял себе, что именно она напишет. Строчки были короткими, как в траурном сообщении.

Не жди меня, Ави.

Сейчас точно не жди.

Я знаю, что время неподходящее и ты по уши в расследовании. Постарайся изо всех сил сосредоточиться на нем, а обо мне не думай.

Возможно, когда-нибудь все выйдет иначе.

Позвоню и объясню, когда смогу.

Этой ночью пришла осень.

Несмотря на то что зной, скопившийся за лето в узких пролетах между стенами домов, еще не рассеялся, небо вдруг затянулось непривычно темными тучами, и к утру холодные капли дождя застучали по нейлоновым листам, покрывающим сцену нападения, чтобы защитить от влаги оставшиеся следы преступления.

Авраам не смог заснуть, как ни старался. Когда за окном стало голубеть, инспектор понял, что сон не придет, встал с постели и оделся. Он отправился искать открытое кафе, чтобы оказаться среди людей, но не нашел. Некоторое время Авраам вот так бесцельно и рулил по городу, но в конце концов понял, куда ему ехать.

Полицейское радио в то утро передавало в основном сообщения о ДТП. В полшестого утра фургон фирмы «Штраус» занесло на подсохшем масляном пятне, которое дождь размазал по асфальту, и он сбил мотоциклиста, ехавшего в противоположном направлении.

Авраам предложил своей коллеге, сидящей у двери в палату Хавы Коэн, выйти на перерыв.

– Точно можно? – засомневалась она. – Тогда подскочу домой принять душ и побыть утром с детьми. Я живу тут рядом.

Инспектор сказал, что может посидеть здесь до половины девятого. Встреча следственной группы должна была состояться в девять в штабе Тель-Авивского округа.

Когда женщина-полицейский ушла, он открыл дверь. Хава Коэн без сознания лежала в своей палате. Лицо у нее было поспокойнее, чем накануне. В коридоре, на темной скамейке, все еще спал ее сын, а вот ее младшего брата Авраам нигде не видел. Он купил в автомате чашку растворимого кофе и сел на его место, напротив сына. В общем-то, у него не было никаких причин там сидеть. Ему уже не казалось, что Хава почувствует его присутствие и очнется. Внезапно ему подумалось, что он приехал в больницу для того, чтобы охранять не Хаву Коэн, а ее сына, спящего, свернувшись калачиком. Одинокого, оставшегося за дверью ее палаты. И именно там, напротив спящего мальчишки, и у Авраама стали слипаться глаза.