Алексей Макеев - Красная карточка

– Вы очень самокритичны, – сказал Гуров. – Но однако же вскоре после того матча Вишняков был избит возле своего дома неизвестными. Что вы об этом знаете?

Лукошкин заволновался так сильно, что даже побледнел. Он нервно поправил манжеты и, быстро захлопав глазами, спросил у Гурова:

– Вы подозреваете, что это сделал я?

– Не подозреваю, – покачал головой Гуров. – Вас там не было. Вишняков видел людей, которые его били.

– Ну, слава богу, – облегченно вздохнул Лукошкин, но вдруг опять встревожился. – А-а, вы думаете, что я их нанял! Так ведь?

– Нет, не так, – сказал Гуров. – Избивавшие Вишнякова люди не были похожи на наемников. Судя по их речам, это были благородные мстители. В кавычках, конечно. Но действовали они по велению долга – так, как они его понимали.

– Но я правда не знаю, кто бы это мог быть! – жалобно сказал Лукошкин.

– А давайте вместе подумаем над этим, – предложил Гуров. – Насколько мне известно, Вишняков постарался унизить вас таким образом, чтобы этого никто не заметил. И это ему удалось, не так ли?

– Да, этого практически никто не видел, – подтвердил Лукошкин. – Но я потом рассказывал об этом руководителю коллегии арбитров. Он, в общем-то, проигнорировал мое сообщение, и я решил, что ни к чему болтать на каждом углу о том, что тебе плюнули в рожу. Я заткнулся.

– И что же, больше ни одному человеку не рассказывали?

– Нет, почему же? Сгоряча я выложил все при некоторых своих коллегах. Меня вызвали на комиссию, и пока мы там сидели, ждали в коридоре, я и рассказал. Мне же нужно было излить душу.

– И что коллеги?

– Ну что коллеги? Вежливо посочувствовали. По правде говоря, они там со своими проблемами были. Не до меня им было, если честно.

– Ясно. И больше уже вы никому про это не рассказывали?

– Ни одному человеку. Вам вот первому за все это время.

– Ну, хорошо, а фамилии тех, кто выслушал вас тогда в коридоре, вы вспомнить можете?

– Их фамилии?! – Лукошкин был поражен. – Вы же не хотите сказать, что в чем-то подозреваете этих людей? Мне было бы крайне неудобно смотреть им потом в глаза. Что они обо мне подумают?

– Вы только что говорили, будто тогда им было не до вас. Почему же теперь, через полтора года, они должны о вас думать?

– Ну-у, вы же… – замялся Лукошкин, а потом махнул рукой и беспомощно сказал: – Да я сейчас и не вспомню, кто тогда был… Троицкий был Андрей Викентьевич – это я помню точно. Он из нас самый старший, сейчас уже карьеру судьи закончил. Постойте, кто же там еще был?.. Все-таки столько времени прошло. Трое или четверо там, кроме меня, было. Постойте, Соколов тогда был – речь о его временной дисквалификации шла, – он вообще, по-моему, ни на кого внимания не обращал. Этот еще… Шаронов Леонид Иванович – он из судейства тоже ушел, сейчас в газете спортивным обозревателем работает, очень острые статьи о футболе пишет, даже, на мой взгляд, перебарщивает в критике. И вроде еще Проклов был. Он и сейчас судит, но по семейным обстоятельствам в Петербург переехал с полгода назад. Вот, кажется, и все, кто тогда был.

– Больше никого не припоминаете? – строго спросил Гуров. – Подумайте хорошенько!

Лукошкин поднял глаза к потолку и добросовестно задумался.

– Нет, больше никого. Ну, я имею в виду – никого, кому бы я еще исповедовался.

– А вы точно уверены, что на ваш рассказ никто из этих людей не отреагировал? Неужели никого не задело такое хамское отношение к собрату по профессии?

– Ну, почему же? Я уже говорил – мне посочувствовали. Но такие вещи случаются сплошь и рядом. У каждого судьи наберется с десяток похожих случаев, а может быть, чего-нибудь и похуже. Не посыпать же теперь голову пеплом!

– А что вы можете сказать обо всех этих людях – о Троицком, о Соколове, о Шаронове, о Проклове? – спросил Гуров. – В каких отношениях вы с ними находились?

– Да особенно ни в каких, – пожал плечами Лукошкин. – Я только-только вступил в судейский корпус. Ну, я имею в виду Премьер-лигу. Подружиться ни с кем не успел. Как и поругаться, впрочем. Ровные отношения были, деловые. А сейчас я вообще редко кого-либо из них вижу. Соколова чаще других, Шаронова еще иногда. Но отношения с ними и сейчас самые поверхностные – «здрасьте-здрасьте», и все.

– Ясно, – сказал Гуров. – Ну а в смысле личности? Какие-то странности, особенности. Это уж вы должны знать. Слухи же в судейской среде ходят? Может быть, кто-то из них отличается агрессивностью, невыдержанностью, еще чем-то не совсем обычным?

– Да не хочется ни на кого наговаривать, – неловко пожал плечами Лукошкин. – Нормальные, в принципе, люди. Ну, вот у Соколова характер взрывной – он из-за него частенько страдает. Но отходчивый он. Может матом тебя обложить, а через пять минут уже руку протягивает. Шаронов всегда принципиальностью отличался, с начальством ругался, принцип честной игры отстаивал, как говорится, на каждом сантиметре поля. В результате что-то у него там с руководством не заладилось, и он в газету ушел. Проклов – тот, можно сказать, пофигист. Флегматик тот еще. Для него самое главное в жизни – его дача. Он, говорят, под Петербургом участок сейчас купил, строится… Троицкий Андрей Викентьевич тоже принципиальный товарищ, но я с ним совсем мало общался. Он, когда судейскую карьеру закончил, перешел на работу в футбольный союз – какую-то должностишку ему там предложили. В общем, он сейчас начальник, располнел, важный стал, поговаривают, собирается в Городскую думу баллотироваться…

– А вы напомните нам, в какой именно газете работает Шаронов? – подал голос Крячко. – Я вообще «Футбол» читаю и «Спорт-Экспресс» – там мне его фамилия не попадалась.

– Он сейчас в новую газету перешел – «Центральный круг» называется, – ответил Лукошкин. – Коллектив там молодой, амбициозный, надеются выдержать конкуренцию. Сейчас ведь футбольных изданий море! Я, признаться, тоже придерживаюсь старых привычек и до «Центрального круга» еще не добрался. Но мне говорили, что очень острая газета.

– А вы, Павел Владимирович, не следите за тем, как тот грубиян – ну, Вишняков – в Шотландии играет? – поинтересовался Крячко. – Он ведь приезжал вот.

– Знаю, что приезжал, – кивнул Лукошкин. – А я как раз выезжал. Меня, к счастью, на международные матчи еще не ставят. То есть я конкретно про этот матч говорю. Если честно, то судить мне его было бы нелегко. Конечно, все прошло, но… В общем, все к лучшему. А за карьерой этого наглеца я не слежу. Зачем она мне? Надеюсь, он остепенился.

– Да, он как будто стал поскромнее, – заметил Крячко. – Нам довелось его видеть. Со стороны очень приличный молодой человек. И в людей не плевался. При нас, по крайней мере.

– Я рад за него, – сухо сказал Лукошкин.

– Ну что же! Большое вам спасибо за то, что поделились с нами воспоминаниями, Павел Владимирович! – радушно сказал Гуров, протягивая арбитру руку. – Возможно, мы сумеем использовать полученную от вас информацию. Только одна просьба – не говорите никому о нашем с вами разговоре. На первый взгляд ничего особенного мы не обсуждали, но все равно знать об этом посторонним лицам не стоит, понимаете?