Иэн Рэнкин - Крестики-нолики

— Точно.

Почему бы и нет, черт побери! Уже все равно. Если Бог вихрем носится по небесам, наклоняясь вниз, чтобы прикасаться к своим тварям, то Его прикосновение имеет весьма странные последствия. Ребус огляделся. Старики склонялись над своими полупинтовыми стаканами, устремив исподлобья невидящие взгляды на входную дверь. Неужели им интересно, что творится снаружи? Или они попросту боятся, что дверь внезапно распахнется, и кошмар окружающей действительности ворвется внутрь, в их укромные уголки, словно некое ветхозаветное чудовище, апокалиптический всесокрушающий потоп? Ребусу не дано было понять их страхи, а они не желали знать его сомнений и мук. Лишь способность равнодушно относиться к чужим страданиям помогает выжить большинству людей: сосредоточенные на собственном «я», они старательно избегают нищего со сложенными в мольбе руками. Лицо Ребуса было спокойно, но в душе он молил странного своего Бога дать ему возможность найти Рива, объясниться с безумцем. Из телевизора несся шум какой-то пошлой викторины.

— Боритесь с империализмом, боритесь с расизмом!

За спиной у Ребуса стояла девушка в пальто из искусственной кожи и в маленьких круглых очках. Он повернулся к ней. В одной руке она держала жестянку для пожертвований, в другой — пачку газет.

— Боритесь с империализмом, боритесь с расизмом!

— С какой же это стати? — Выпитое виски помогло ему расслабиться, черты лица смягчились. — За кого вы агитируете?

— За революционную рабочую партию. Уничтожить империалистический строй рабочие могут, только объединившись и уничтожив расизм. Расизм — это основа репрессивной системы.

— Вот как? А вы случаем не смешиваете два совершенно разных понятия, моя милая?

Она явно разозлилась, но была готова спорить. Спорить они всегда готовы.

— Эти два понятия неразделимы. Капитализм был построен на основе рабского труда и за счет рабского труда существует.

— Вы не очень-то похожи на рабыню, дорогая. Где вы научились такому прекрасному произношению? В Челтнемском колледже?

— Мой отец был рабом капиталистической идеологии. Он не ведал, что творит.

— И потому отправил вас учиться в дорогую школу?

Тут она разозлилась окончательно. Ребус закурил. Он предложил сигарету и ей, но она покачала головой. Ну, конечно, сообразил он, сигареты — капиталистический продукт, листья, собранные рабами в Южной Америке. Тем не менее она была довольно привлекательна. Лет восемнадцать-девятнадцать. Забавные старомодные туфельки с узкими, тесными мысками. Длинная прямая черная юбка. Черный — цвет шотландских ковенантеров, цвет инакомыслия.

— Вы, наверно, студентка?

— Угадали, — сказала она, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Она с первого взгляда поняла — этот тип газету покупать у нее не станет.

— Эдинбургский университет?

— Да.

— Что изучаете?

— Английскую словесность и политику.

— Английскую словесность? А вы случайно не слыхали о парне по фамилии Айзер? Он там преподает.

Она кивнула:

— Это старый фашист, — сказала она. — Его теория толкования текстов — это пропаганда, имеющая целью ввести в заблуждение пролетариат.

Ребус кивнул.

— Как, вы сказали, называется ваша партия?

— Революционная рабочая.

— Но вы-то студентка, и, судя по вашему произношению, ни к рабочим, ни к пролетариату в целом вы отношения не имеете. — Она покраснела, глаза загорелись гневом. Начнись революция, Ребуса первым поставили бы к стенке. Но он еще не пустил в ход свой козырь. — Послушайте, вы, кажется, нарушаете один из параграфов Закона о торговле. А что это за жестянка? У вас имеется разрешение городских властей собирать в эту жестянку денежные пожертвования?

Жестянка была старая, потертая, без этикетки. В такие жестянки собирают церковные пожертвования.

— Вы что, легавый?

— Он самый, моя милая. Так есть у вас разрешение? В противном случае мне придется вас арестовать.

— Козел паршивый!

Сочтя эти слова вполне подходящими для финальной реплики, она повернулась к Ребусу спиной и направилась к выходу. Ребус, посмеиваясь, допил свое виски. Бедняжка. Она еще изменится. Весь идеализм улетучится, как только она поймет, насколько лицемерна игра в «рабочую революцию» и какие соблазны поджидают ее за пределами университета. После окончания учебы ей захочется иметь все: высокую должность — и такой же оклад — в Лондоне, квартиру, машину, домашний бар. Она променяет все свои принципы на кусок пирога. Но пока ей этого не понять. Сейчас ей положено бунтовать против авторитетов и традиций. Такова уж специфика учебы в университете. Все они думают, будто смогут изменить мир, стоит им только удрать от родителей. Когда-то Ребус тоже так думал. Он думал, что вернется из армии с орденскими планками на груди, с длинным списком благодарностей и, потрясенные, его родные начнут относиться к нему совсем по-другому. Только ничего из этого, увы, не вышло. Протрезвев, он уже готов был выйти из паба, как вдруг услышал обращенный к нему вопрос:

— Так, сынок, ни от чего не излечишься, правда?

Эту философскую истину изрекла сморщенная старуха с ввалившимися щеками. Ребус увидел, как шевелится в черном провале ее рта язык.

— Ага, — ответил он, расплачиваясь с барменом, который поблагодарил его, продемонстрировав позеленевшие вставные зубы. Ребус слышал телевизор, звяканье кассового аппарата, громкие разговоры стариков, однако за этой слитной какофонией различил еще один звук, тихий, но более явственный для него, чем все прочие.

Это был крик Гордона Рива.

Выпустите меня. Выпустите меня

Однако на сей раз Ребус не почувствовал головокружения, не впал в панику и не удрал. Он без страха вслушивался в этот звук, не прерывая его, стараясь понять и запомнить его скрытый смысл. Никогда больше он не будет пытаться отделаться от этого воспоминания.

— Выпивка никогда ни от чего не лечит, сынок, — продолжала престарелая пророчица. — Посмотри на меня. Во время оно я была хоть куда, но, как помер муж, стала спиваться. Чуешь, к чему я клоню, сынок? Выпивка была для меня тогда большим утешением — так я думала. Но это сплошной обман. Выпивка тебя дурачит. Сидишь день-деньской и ничего не делаешь, только пьешь. А жизнь-то проходит.

Она была права. Как он мог потратить столько времени на пьянство и споры с самим собой, когда жизнь его дочери висит на волоске? Должно быть, он спятил, опять начал утрачивать связь с реальностью.

А за реальность надо цепляться во что бы то ни стало. Он мог бы еще раз помолиться, но молитвы, кажется, лишь отдаляют от него страшные факты, а он сейчас ищет именно факты, отнюдь не иллюзии. Он ищет подтверждение того факта, что из тщательно запертого чулана с его страшными снами незаметно выполз в этот мир зловещий безумец и похитил у него дочь. Похоже на волшебную сказку? Тем лучше: развязка непременно будет счастливой.