Лев Самойлов-Вирин - Майор милиции

Гончаров продолжал:

— Многие из ваших сотрудниц курят?

— Как изволили сказать? — не понял вопроса Никитин.

— Я говорю, многие ли из ваших сотрудниц курят?

— Курят? Да! Некоторые курят.

— Нет ли в числе курящих крашеной блондинки с шестимесячной завивкой?

Никитин растерянно развел руками:

— Женщин у меня много, одних официанток двенадцать, а потом еще поварихи, раздатчицы, хлеборезы, буфетчицы… Курит, говорите… Да, по-моему, многие из них курят и делают перманент. Крашеная блондинка… Кто их знает! Надо будет присмотреться. А какая она из себя: толстая, худая, большая, маленькая?

— Не знаю, — вздохнул Гончаров.

— Ах, вот оно что! Вы, значит, сами не знаете. Жаль! Очень жаль!

— Значит, вы никого не подозреваете?

— Ума не приложу… Ах, какое горе! Вы бы видели, что у Орлова дома делается… Тяжело… Слов нет, как тяжело… — Он всхлипнул, но сдержался и торопливо добавил: — Я анкеты всех своих служащих с их фотокарточками прихватил. Подумал, может, понадобится просмотреть, допросить кое-кого. Мало ли что…

— Молодец! Большое спасибо! — вырвалось у Гончарова.

Никитин открыл портфель, вытащил объемистую папку и протянул капитану.

— Я всей душой… Поскорей бы найти… — скороговоркой бормотал он.

Дроздов стремительно вышел из кабинета. Я понял, он торопился застать Савушкина, документы которого, возможно, еще оформлялись в отделении… Сейчас здесь в ближайшие минуты могла наступить развязка. Для этого достаточно было, чтобы Савушкин на одной из фотографий опознал вчерашних пассажиров. Томительно тянулось время. Минут через двадцать Дроздов вернулся. Словно отвечая на наши вопросительные взгляды, он отрицательно покачал головой.

— Забирайте, товарищ Никитин. — Дроздов протянул анкеты. — Интересующего нас человека здесь нет.

— Я так и знал! — ответил Никитин. — За своих головой ручаюсь. — Он посмотрел на часы и заторопился.

— Мне пора. Надо организовать похороны, позаботиться о семье.

— Одну минуту! — Гончаров задержал руку Никитина. — Припомните, пожалуйста, не было ли у вас за последнее время случаев увольнения? Может, кто по собственному желанию…

Никитин внезапно прервал майора. Он хлопнул себя по лбу и с волнением произнес:

— Запамятовал! Совсем запамятовал… Она! Конечно, она! Крашеная блондинка. Голова пушистая, в мелких локончиках.

— О ком вы говорите? — быстро спросил Дроздов.

— О Марчевской. О Вале Марчевской.

Никитин задумался и добавил:

— Пять дней тому назад Валя взяла расчет… Ни с того, ни с сего… По собственному желанию.

— Долго она у вас работала?

— Года два.

— Вы не знаете никого из ее знакомых?

У Никитина словно перехватило дыхание. Он растерянно оглядел всех нас.

— Вот в том-то и дело. Только сейчас вспомнил. Несколько раз к ней заходил мужчина высокого роста, лет под тридцать, а может, чуток помоложе, в сером костюме, ждал, когда она окончит работу, и провожал ее.

— Опишите подробнее Марчевскую, — попросил Гончаров.

— Марчевскую Валю… Что я о ней могу сказать? Работала у меня в буфете. Считалась интересной, симпатичной, — он задумался на мгновение, — не очень полная, блондинка, лет двадцати шести. Следит за собой, хорошо одевается. Часто бывает в ресторанах, любит погулять. Но работала быстро, аккуратно. Была замужем, разошлась. Почему? Кто ее знает. Вот так! Словом, работница она хорошая, дурного ничего о ней не могу сказать. Когда расчет брала, спрашиваю: почему? Говорит, собираюсь замуж, а потом с мужем уезжаем в другой город. Что еще?..

Но тут Никитина перебил Гончаров:

— Адрес Марчевской вам известен?

— Она живет где-то в районе Марьиной рощи… Разрешите, я позвоню к себе и узнаю.

Никитин подошел к телефону.

Я взглянул на Гончарова и Дроздова. Лица их были спокойны и сосредоточенны.

— Извольте ее адрес, — сказал Никитин, кладя трубку. — Второй Лихоборский переулок, двадцать шесть, квартира один. Проживает она в квартире Фагурновой — это не то хозяйка дома, не то ее родственница.

— Спасибо! Пока все! — поблагодарил Гончаров. — Я думаю, что сегодня вы нам больше не понадобитесь. А ваши показания оформят в другой раз.

Сокрушенно вздыхая, вытирая платком разгоряченное лицо, Никитин направился к выходу.

Мы остались одни. Гончаров наклонился к Коваленко и что-то тихо сказал ей. Она тотчас же встала и вышла.

— Товарищ майор, — спросил Дроздов, — разрешите собирать людей для этой, надеюсь, последней операции?

— Да-а, — задумчиво протянул Гончаров, — не может быть, чтобы это было простым совпадением примет. Уход Марчевской с работы — тоже один из элементов подготовки преступления. Сейчас нужно действовать быстро и осторожно: преступники опасные, будут отчаянно сопротивляться, им терять нечего. Не исключено, что, кроме этой парочки, мы можем наткнуться еще кое на кого… Возьмите людей и расставьте их там как следует… Ну, да вас учить не надо. Организуйте предварительную разведку, выясните, сколько комнат в квартире, кто их занимает, кто сейчас находится дома. Только предупреждаю, действуйте осторожно, чтобы не вспугнуть.

— Слушаюсь, товарищ майор, сейчас все сделаю!

С этими словами Дроздов вышел.

— Как будто все ясно, — сказал Гончаров. — По всей вероятности, именно Марчевская навела убийцу на Орлова, а, следовательно, путь в ее квартиру — это путь…

Он не договорил, прошел к столу, позвонил комиссару и доложил о предстоящей операции.

Когда в кабинет вошел Дроздов, уже одетый в штатское, Гончаров обратился к нему:

— Комиссар приказал, чтобы кто-нибудь из оперативных работников выехал в отделение милиции района, где проживает Марчевская, и собрал о ней материалы… Понятно?

— Понятно, товарищ майор. Я направлю туда старшего лейтенанта Машукина. Не возражаете?

— Отлично, действуйте.

— Предстоит опасная операция, — сказал мне майор, осматривая пистолет. — Рекомендую остаться. Завтра мы расскажем вам все самым подробным образом.

С этими словами он защелкнул обойму и опустил пистолет в карман.

— Товарищ комиссар разрешил мне быть с вами, — возразил я.

— Еще раз предупреждаю об опасности, это не спектакль.

— Понимаю и не боюсь.

— Вот посмотрите. — Гончаров поднял волосы над левым виском и обнажил шрам. — Это я получил в тридцать девятом году. Мне открыли дверь и одновременно послали в меня пулю. Вот сюда, — он нагнул голову и показал рубец на темени, — в сорок втором, во время операции, меня ударили железным ломиком. И, наконец, вот сюда, в плечо, угостили пулей — тоже во время операции.

— Я был на фронте.

— Ну, хорошо. Но ставлю непременным условием: подчиняться мне беспрекословно.