Оливье Норек - Меж двух миров

— Как малыш?

— Сидит у моря. Думаю, он вообще не спал. Впрочем, и я тоже.

— Уверяю тебя, никто не спал.

— Как Манон и Жад? — встревожился Адам.

— Через пару дней придут в себя. Но я понимаю, что это ничто по сравнению с отчаянием Килани.

— Тяжесть печалей не сравнивают.

— Мы можем попытаться еще раз. Я уверен, что все будут согласны с моим предложением, — заверил Бастьен.

Адам предпочел промолчать. Разумеется, они могли бы снова попытать счастья, но жестокость провала не забывается за один день, и потребуется время, чтобы вернулись воля и надежда.

— Главное — мне необходимо найти для нас какое-нибудь занятие на ближайшие дни, — все же ответил он.

Бастьен бегло просмотрел открытую перед ним на столе папку. Он не знал, действительно ли это лучший способ переключить направление мыслей Адама, но тот столько раз твердил ему, что он флик и ничего, кроме этого, делать не умеет.

— Ты был прав насчет тех убийств, — решился признать Бастьен. — Оружие одно и то же. И вероятно, один убийца.

— Отчеты о вскрытии?

— Да, мы их сравнили. Видишь, я к тебе прислушался. Но это не сильно поможет тебе продвинуться.

— Трудно представить, чтобы я мог продвинуться меньше. Продолжай.

Бастьен слово в слово прочел текст заключения, чтобы не навредить профессионализму судмедэксперта приблизительным пересказом.

— Три ранения имеют одинаковые характеристики глубины. Труп семьдесят три дробь две тысячи шестнадцать, то есть ливиец, подвергся перфорации печени и сердца. Труп восемьдесят пять дробь две тысячи шестнадцать, афганская женщина, подверглась перфорации сердца. Они были перфорированы, но не пронзены насквозь, как было бы при ударе большей силы. Таким образом, подобное отсутствие глубины позволяет предположить слабосильного исполнителя преступления, например женщину, подростка или просто тщедушного мужчину. Или усталого.

Адам перевел глаза на пляж, где все так же неподвижно сидел Килани.

— Здесь все усталые, — бросил он.

— Я предупреждал, что мы не сильно продвинемся. Продолжать?

— Пожалуйста.

— Что касается оружия, то тут поинтересней. Все три ранения идентичны, определяются как ушибленные и полукруглые. Так что это точно холодное оружие. Холодное оружие с изогнутым клинком.

Слова Бастьена заставили Адама содрогнуться всем телом. Взгляд сирийца второй раз остановился на неподвижном Килани.

Слабосильный исполнитель преступления.

Изогнутый клинок.

В «Джунглях» ливиец.

В поселении для женщин — афганка.

— Понимаешь? — продолжал Бастьен. — Не с такими сведениями можно закрыть дело. Как бы то ни было, я сообщу в судебную полицию.

Молчание собеседника заставило его повторить последнюю фразу. Все так же безрезультатно.

— Адам? Ты здесь? Адам…

Переворошив бункер, Адам соскочил на землю; в его сердце уже копошились красные муравьи, перед глазами мелькали мушки. Он опустился на колени и дрожащими руками принялся исступленно копать землю в том самом месте, где, как он видел, Килани зарыл свой синий рюкзак с красным карманом. Первой появилась обсыпанная песком лямка, и, вместо того чтобы копать, Адам резко дернул за нее. Ему пришлось дважды потянуть за язычок молнии детского рюкзака, так сильно свело пальцы. И наконец лицо сирийца отразилось в кривом лезвии мачете Килани. Маленького мачете серповидной формы, такой необычной, что Адам не видел ничего подобного за более чем два проведенных здесь месяца.

С ливийцем ребенок встречался. А афганка была с ним в поселении для женщин. Хотя бы одну ночь. Ночь, когда она лишилась жизни.

Но все это не имело никакого смысла. Никакого.

Этот ребенок не чудовище, Адам мог бы поклясться. Несмотря на это, оружие у него перед глазами доказывало обратное. Несмотря на жертвы и место преступления, каков мог быть мотив? Этот ребенок…

Адам снова пошарил в рюкзаке. Квадратик цветистой ткани, кожаный браслет, а под ними, спрятанный на самом дне, — фиолетовый шарик с двумя большими ушами. Желудок Адама взбунтовался, резко перехватило дыхание. В ужасе от того, что ему предстоит обнаружить, он потихоньку, почти против воли потянул за одно ухо. Он услышал голос Майи. Увидел ее лицо, едва различимое за грязным стеклом увозящего ее такси. Свою дочь, сжимающую в руках игрушку. Мсье Бу.

Мсье Бу на дне рюкзака Килани, а теперь в руках Адама. На глазах мгновенно выступили слезы. Неуправляемые, они текли по его лицу, а от прикосновения к плюшевому кролику неумолимой волной накатывали воспоминания. Темная ярость затмила его сознание. Непонимание. Предательство. Этот ребенок, которого он берег как сына… Если он убил двоих в «Джунглях», то что он сделал с Норой и Майей?

Он непременно где-то встречался с ними. Это доказывает Майина игрушка. Иначе его дочка ни за что не рассталась бы с мсье Бу! Он их убил, это точно. Наконец-то Адам знал! Это почти принесло ему облегчение. Как если бы тот факт, что он нашел виновника, освобождал его от всей тревоги, которую долгое ожидание превратило в пытку.

Мертвы. Теперь они были мертвы.

Хрупкая плотина, которой прежде удавалось удерживать его вдали от безумия, сдалась без сопротивления, как заграждение из спичек — бурному потоку.

Не выпуская из рук плюшевого кролика, Адам пошел к пляжу.

Не доходя десяти метров до мальчика, он выкрикнул его имя, как обвиняют убийцу:

— Килани!

Мальчик обернулся, и взгляд его упал на фиолетовую игрушку.

Нора и Майя.

Как объяснить Адаму, что он попытался защитить их? Как сказать ему, что он сумел сохранить только этого плюшевого кролика, упавшего из рук Майи, когда ее выбросили за борт? Как сознаться, что он ничего не смог сделать, когда Нору тоже столкнули в разбушевавшееся море?..

Адам был сплошная ненависть. Неистовство. Необузданность.

А в его глазах полыхало обещание смерти.

Вместо того чтобы окаменеть от страха или даже бежать, Килани так и остался на пляже. Он как-то весь осел, опустил плечи и склонился перед своим хозяином.

Мог ли он надеяться на другой конец? Не это ли было тем, что он заслужил?

Первый удар, который он получил, была пощечина, она свалила его на землю, лицом в песок.

Адам потряс перед ним мсье Бу.

— Ты украл его у нее! — прокричал он. — Как ты украл у меня их фотографию, я знаю!

Эту фотографию Килани не осмелился бы даже скомкать. Он выпрямился, но в знак покорности по-прежнему не поднимал головы. Он не будет драться. Только не с Адамом.

— Ты убил ливийца, чтобы он не мог помочь мне, да?

Адам пытался сложить все части пазла, хотя они никак не связывались между собой.

Он ударил во второй раз, теперь кулаком. Килани был оглушен. Губы в крови. Адам схватил его за руку и поволок к морю.