Валерий Любачевский - Будь ближе к врагу своему, или Погоня за оборотнями

— И что там? — спросил Олег.

— Ну, если в двух словах, то на пакетиках, бирках и украшениях масса пальчиков Николишиной, Аваньяна, Путниньша и ещё одного товарища, пальцы которого обнаружены в квартире Сурковой.

— Проханова, он же Командир, он же Старшой, — резюмировал Олег.

— Совершенно верно, — подтвердил Коношонок, — но считать этот факт доказанным можно будет, когда сумеем взять этого выродка или когда придёт ответ на запрос из Министерства обороны России.

— Ты послал туда запрос? — вступил в разговор Миллер.

— Да.

— И надеешься получить ответ?

— А что мне остаётся делать? — вздохнул Леонид.

— Да всё правильно, — поддержал его Олег. — Только, думаю, мы раньше возьмём этого Командира, чем тебе придёт ответ.

— Ты думаешь, он ещё в городе?

— По нашим сведениям, да. Опера отработали вокзал, автостанцию, поезда, автобусы, дальнобойщиков. Получается, что из города он не уезжал. Скорее всего, затихарился где-то.

— Ну, тогда рано или поздно мы его возьмём, — подытожил Леонид, разливая коньяк.

— Не сомневайся! — заверил его Олег. — Слушай, а Саныч больше ничьих пальчиков не обнаружил.

— Ты имеешь в виду Москвича? — спросил Коношонок.

— Ну да, — подтвердил Островецкий.

— Нет на цацках ничего, — вздохнул Лёня. — Он их, по-видимому, совсем не касался. Чисто работает, сволочь! Я, конечно, отправлю запрос в Москву, но, сам понимаешь…

— Получается, кроме сомнительного фоторобота, составленного Тыквой, у нас на него ничего нет?

— Выходит, так, — согласился Коношонок. — Эх, если бы найти квартиру, где он проживал в городе.

— Я дал указание участковым отработать с фотороботом Москвича частный сектор, — пояснил Олег. — Но сколько это займёт времени — одному Богу известно. Ладно, мужики, давайте выпьем! — предложил он. Возражений, естественно, не последовало.

Через час слегка захмелевший Коношонок отбыл по своим делам. За окном уже стемнело. Олег растопил печку, приготовил свежий чай и вместе с Витькой уселся у открытой топки. Говорить ни о чём не хотелось. Они молча глядели на огонь, потягивая чай из кружек.

— Олег, ну откуда, откуда берутся такие, как Аваньян? — первым нарушил молчание Виктор.

— О, брат, тяжёлый вопрос, — покачал головой Островецкий. — Вот представь себе: растёт такой Альбертик — слабый, трусливый и подлый. Все об него ноги вытирают, колотят его — кто-то же ему шнобель свернул? И с женщинами, наверное, не всё в порядке было. А он хочет, чтобы его уважали, боялись. Ведёт себя вызывающе, за что постоянно получает по роже. Постепенно он начинает ластиться к сильным и измываться над слабыми. Но таких, кто слабее его, ещё поискать надо. И тут он встречает Командира. Офицер-десантник, афганец. Это уже само собой поднимает его, Аваньяна, статус. Тем более что, используя силу Командира, он уже как бы становится выше тех, кто его гнобил и унижал ранее. Он уже может вернуть им должок. Сбывается «мечта идиота»: его начинают побаиваться окружающие. И всё благодаря Командиру. Поэтому тот становится для Альбертика кумиром, почти божеством. А для бога, да ещё по пьяни, ничего не жалко, даже своей женщины, лишь бы всемогущий не покидал его. А затем наступает отрезвление, а с ним начинает душить жаба: как это кто-то поимел мою собственность, да ещё у меня на глазах, да ещё совсем не по-божески?

Выместить злобу на Командире он не может — кишка тонка. Остаётся Ирина. Вот он и лупит её за двоих. А потом, в порыве обожания, снова подкладывает её под своего кумира. И всё повторяется сначала. Да и, наверное, у него не всё в порядке было в сексуальном плане. Думаю, он получал какое-то извращённое удовольствие, наблюдая, как кто-то совокупляется с его женщиной. А когда Ирина всё-таки нашла в себе силы выгнать его, у него сорвало крышу. Как это — его рабыня, грязь земная, посмела подать голос? Это с одной стороны. А с другой: где теперь жить? Причём и ему, и Командиру? Он уже не мог расстаться с ним. Это значило опуститься вообще ниже плинтуса. Вот его и прорвало. Эх, если бы Ирина тогда написала заявление! Мы бы этого урода вместе с его покровителем живо к ногтю прижали, — вздохнул Олег.

— А знаешь, — хмуро заметил Виктор, — меня не покидает ощущение, что это мы с тобой спровоцировали этот взрыв. Мы отделали Аваньяна и его кумира прямо на глазах их женщины, показав им, чего они стоят на самом деле. Вот джигит и не выдержал — как же: куда и делся миф об их исключительной крутости. Да и Ирка… я думаю, через какое-то время после нашего посещения до неё дошло, что Альбертик с приятелем вовсе не ужасные и страшные супермены, а так — среднего уровня шушера. Она перестала их бояться и попыталась прогнать…

— И в этом была её ошибка, — подхватил Олег. — Она подумала, что может решить вопрос сама, и не учла того обстоятельства, что побитая собака вдвой не опасна, если вымещает свою злобу на более слабом существе.

Помолчали. Витька кочергой принялся ворошить дрова в топке. На его тевтонских скулах заиграли оранжевые блики пламени. Олег долил ему чая.

— Я вот чего понять не могу, — Миллер отложил кочергу, — как можно подкладывать свою женщину под кого-то другого? И при этом ещё испытывать какое-то удовольствие? Нет, я, конечно, читал про забугорных свингеров, ну, которые жёнами меняются, но понять ни их, ни Аваньяна не могу. У меня это в голове не укладывается.

— Ну ты и намешал всё в одну кучу, — засмеялся Олег. — Я отберу у тебя эти новомодные журналы, оставлю только книги по криминалистике.

— Конечно, — усмехнулся Виктор, — легче отобрать, чем ответить по существу…

— А по существу, — улыбнулся Олег, — нам с тобой это тяжело понять. Мы по-другому воспитаны. Причём от страны проживания это мало зависит. Уверяю тебя, свингеры есть не только за бугром. Их немало и в нашей элите, особенно в богеме.

— То есть с жиру бесятся?

— О, если бы это было так просто. Понимаешь, и у нас, и на Западе, свингерство распространено, в основном, в высших слоях общества, но не только потому, что они материально обеспечены и им не нужно задумываться о куске хлеба — это базис. А главное в том, что эти люди сумели подняться над доминантной моралью общества, как нашего, так и западного. Ведь, по сути, наши моральные ценности практически идентичны, если только отбросить идейную шелуху. И христианская и коммунистическая мораль исходят своими корнями из библейских десяти заповедей. Только христианская ближе к первоисточнику. Но и там, и там семья является основой общественного устройства. А знаешь почему? Так легче управлять. Кстати, а тебе известно, что после революции у нас были попытки отменить традиционную семью, заменив её коммуной? Когда в старых фильмах разные вражины запугивали народ, что скоро все бабы будут общими — это имело под собой кое-какую основу. Одна коммунистическая дама даже писала, что семья — это пережиток, и её надо заменить свободным сожительством свободных граждан. Причём среди свободных есть более свободные. Например, если твоему партийному начальнику понравится твоя женщина — ты должен уступить её, потому что партайгеноссе более ценен для дела революции, а искать себе сексуальную партнёршу ему просто недосуг.