Александр Горский - Охота на Лунина

Полковник Реваев пристально взглянул на Хованского сквозь толстые стекла очков, и от этого взгляда генерал-майор вдруг почувствовал себя неуютно, как часто бывает, когда на тебя пристально смотрит старший по званию. В данном случае единственным из всех присутствующих, кто мог похвастать генеральскими звездами на погонах был сам Дмитрий Романович, но, продолжая тему школьных сравнений, которые отчего-то так и лезли ему в голову, чувствовал он себя словно нашкодивший старшеклассник, которого, вместе с группой таких же великовозрастных балбесов, вызвали к директору школы.

— Вы же понимаете, эти фантазии были ничем не обоснованы. — Хованский оглянулся на сидящего рядом Локоткова, ища у него поддержки, но полковник сидел, разглядывая нависающую над столом люстру и вступать в разговор без крайней необходимости явно не собирался.

— Дмитрий Романович, — укоризненно покачал головой Реваев, — я же вам другой вопрос сейчас задал? Ход событий излагаю я верно?

— Верно, — Хованский обреченно вздохнул, — вернее некуда.

— Ну и замечательно. Что же касается обоснованности предположений следователя Лунина, то сейчас, после того как убийства возобновились, а сам подполковник Шубин бесследно исчез, они кажутся вполне логичными. Вы не находите?

— Я не нахожу.

Вновь поправив очки, Реваев удивленно и, как показалось Дмитрию Романовичу, с некоторым одобрением, взглянул на Изотова:

— Объясните.

— Я объясню. С удовольствием. — Изотов уперся локтями в стол, словно пытаясь таким способом упрочить свои позиции. — Я полагаю, что год назад Лунин, которому, по моему мнению, необыкновенно повезло, задержал настоящего преступника. Докладная же, которую он написал после возвращения из Засольска, — всего лишь результат его чрезмерно эмоциональных впечатлений от гибели задержанного и отражения некоторой, я бы сказал, мечтательности его натуры.

— «Мечтательности»? — непонимающе переспросил Реваев.

— Может быть, я неправильно выразился. Одним словом, Лунин — фантазер. Ему что угодно могло прийти в голову. А после того как его докладная была оставлена без движения, он, говоря по-простому, обиделся, надул губы. К тому же ведь как получилось, если в докладной все верно написано, тогда надо расследование продолжать и искать преступника дальше, а если неверно, значит, Лунин у нас герой, и теперь его за это надо поощрить.

— Я так понимаю, не было сделано ни того, ни другого, — усмехнулся полковник.

Изотов выдержал паузу, давая возможность Хованскому самому ответить на ироничную реплику московского гостя.

— В какой-то мере вы правы, — наконец отозвался подполковник, — и, как я считаю, такой ход событий усугубил обиду Лунина и подтолкнул его к дальнейшим действиям.

— Так-так, продолжайте, хотелось бы понять мотивацию вашего коллеги. — Полковник добродушно улыбнулся и тут же извиняющимся тоном поправился: — Нашего. Я хотел сказать, нашего коллеги.

— Мотивация здесь очевидна, — пожал плечами Изотов, — обида и стремление доказать собственную недооцененность. И если первое как раз и толкнуло Лунина на совершение убийств, то второе до последнего момента не позволяло ему скрыться и заставляло разыгрывать из себя гениального следопыта. Именно поэтому он и приехал в дом Фильченко и устроил это утреннее представление.

Закончив фразу, Изотов откинулся на спинку стула, давая понять, что добавить к сказанному ему больше нечего. Сидящие напротив него Локотков и Хованский кивнули почти синхронно, показывая, что в целом разделяют позицию следователя.

— Угу, — Реваев тоже кивнул, — очень интересно. Чувствую, без помощи психолога нам тут не обойтись. Если бы я знал, я привез человека, у нас есть в штате очень хороший специалист.

Уточнить, для кого именно, по мнению Реваева, требуется психолог, никто не решился, поэтому полковник продолжил:

— Я правильно понял, что убийство Фильченко раскрыто, причем раскрыто именно Луниным? Может, это и вправду недооцененный сотрудник?

— Там все раскрытие состояло в том, что он случайно наткнулся на видеозапись убийства, — пренебрежительно ответил Изотов. — Посмотрел ее ночью, а утром изображал из себя великого мыслителя.

— Опять повезло, значит. — Реваев с усмешкой взглянул на Хованского. — Дмитрий Романович, я думаю, такого везучего человека нам и искать нет смысла.

— Это как же? — опешил Хованский. — Или вы это так шутите?

— Какие тут шутки, — сняв с носа очки, Реваев повернулся к окну, разглядывая никому не видимые пылинки на линзах, — если все, что говорит полковник Изотов, верно, и Лунину действительно так везет, то есть только два варианта. Либо мы его не найдем, потому что он этого не захочет, либо Лунин найдется, но представит нам такую версию событий, после которой нам, как и год назад, надо будет делать выбор — наградить его или продолжать искать преступника.

Все молчали, пытаясь понять, что же именно сейчас им сказал московский полковник.

— Если честно, я ничего не понял, — признался Локотков, которого сложившаяся ситуация затрагивала в меньшей степени, чем Хованского.

— Это хорошо, — одобрил Реваев, вновь водружая очки на нос, — хорошо, что вы можете так вслух сказать. А ведь как бывает, люди до генералов дослужатся, а тоже ничего не понимают. Но не признаются, потому как…

Не закончив фразу, полковник неожиданно громко щелкнул пальцами, словно обрубая начатую им самим тему разговора.

— Вернемся к ходу событий. — Реваев вновь, на этот раз без намека на усмешку взглянул на хозяина кабинета: — Вы, подозревая следователя Лунина в совершении ряда особо тяжких преступлений, решаете лично осуществить задержание, причем едете, не взяв с собой табельного оружия, в сопровождении одного только полковника Изотова. Все верно?

— У меня ведь все равно обоймы не было. Наградной пистолет ведь. Подарок. — Хованский изо всех пытался сохранить хладнокровие. — К тому же я посчитал, что пистолета Изотова будет вполне достаточно.

— Достаточно? Это мы сможем узнать только у Лунина, если, конечно, когда-нибудь его увидим, достаточно ли ему было табельного оружия полковника Изотова и для чего именно его было достаточно.

В кабинете послышался негромкий, но вполне отчетливый, короткий смешок. Взгляды всех присутствующих обратились на Зубарева.

— Я рад, что у кого-то из вас еще сохраняется хорошее настроение, — лицо Реваева сделалось совсем грустным, — хотя, в принципе, это укладывается в концепцию последних событий.

— И какая же у них концепция? — полюбопытствовал Вадим, не обративший внимания на многозначительное покашливание Локоткова.

— Я бы сказал, слабоумие и отвага, — быстро отозвался Реваев, — хотя у некоторых только слабоумие.