Leo Vollmond - Гамбит. Конь без масти

– Следов насильственной смерти не обнаружено, – черноволосый мужчина в резиновых перчатках со значком экспертной службы на цепочке вышел из спальни и пробежался настороженным взглядом по комнате, задержав его на двух подростках, забившихся в угол.

– Но ваша дочь… – детектив замялся, стесняясь задать вопрос новоиспеченной вдове. – Что у нее с лицом? – поинтересовался коп и осуждающе посмотрел на Атласа, а затем на Шарлотту.

– Я ловила голубей, на улице скользко, – уклончиво ответила девушка и кивнула в сторону корзинки, на что детектив только кивнул, брезгливо сморщив нос.

– У меня нет дочери, детектив, – пусто и безжизненно произнесла Шарлотта и прошла в комнату, бросив ампулы на диван, – у меня больше нет дочери, – шелестом шелковых крылышек бабочек донеслось следом.

Детектив не ответил. Поджал губы и вышел за дверь, закуривая на ходу. Ашер вернулся, когда тело уже увозили. Стоял перед копами с дозой героина в кармане и не дрогнул, когда детектив из убойного допрашивал и его. Как и Атлас. Тот состроил из себя напуганного подростка и к нему даже не подошли люди из социальной защиты, теребившие Мию по поводу следов на ее лице. Та же настойчиво отвечала на все вопросы: «Я ловила голубей!», и когда ее спросили, трогал ли ее кто-то из братьев где-то там, та еще актриса пустила слезу и вцепилась в Атласа, имитируя настолько натуральный плачь, что и он на мгновение поверил.

Когда все вокруг стихло, а на город опустились сумерки, Миа общипывала голубиные тушки и бросала их в раковину под хиленькую струю жижи из местного водопровода и отмывала от перьев и сора. Смерть приходит внезапно, но жизнь продолжается, и им всем нужно что-то есть. Или кого-то. Мать не сказала ей ни слова с той минуты, как вошла, и вряд ли теперь вообще скажет. Атлас же лишь недоверчиво косился то на сестру, то на запертую дверь, то на Ашера, цедившего слова сквозь зубы, но решительных действий относительно брата Эванс теперь уже самый старший не принимал. И то верно, хватит им одних похорон за неделю.

Голубиные грудки уже шкварчали на сковородке, а в квартире стояла все та же тишина. Уже не гнетущая, уже не гробовая, скорбная, горькая, но такая желанная. Он подарил ее им. Им всем и себе в частности.

– Ты все правильно сделала, Мэймэй, – по привычке тихо сказал Атлас, хоть будить теперь было уже некого.

– Я знаю, – подбрасывая мясо на сковородку, согласилась девушка. Стоило бы продолжить: «И буду молчать», но оно и без этого понятно.

На город опустилась ночь, и хищники выходили из своих укрытий. Им всем пора было заступать на смену: ей – фасовать дурь по пакетикам, ему – вместе с одноклассниками разбирать угнанные тачки, Ашеру – вышибать карабином двери должников Дона Романо. Семьдесят баксов, что черноволосый эксперт сунул ей в руку перед уходом, грели душу, но доверие матери они не вернут и колледж ей не оплатят, а иначе отсюда не выбраться. Не переплыть этот проклятый залив и не перебежать мост Первопоселенцев навстречу другой – лучшей жизни. Главное, что ей еще долго не придется ходить на охоту. Голуби забудут, что их ждет на старой крыше, поднаберут массы, будут еще жирнее и громче шкварчать на сковородке.

– Знаю, – шептала она, в ужасе вспоминая лицо отца, сделавшего свой последний вздох.

Если у первого наследника одного из богатейших семейств Штатов, любимчика городской общественности, завсегдатай заголовков светских хроник, будущего американской нации, а, по мнению его материи, еще и сына, который замечательно рисует, да и вообще, существа без единого намека на изъян Адама Ларссона после сегодняшнего его прибытия на работу спросить, знаком ли тот с феноменом «недоброго утра», то испепеляющий взгляд зеленных глаз скажет сам за себя. На все пожелания доброго утра Адам, конечно же, отвечал своими, не менее любезными, а порой и более искренними, но, несмотря на близившийся канун Рождества, все пожелания коллег не исполнялись, и утро добрее не становилось. Только наоборот. Атмосфера давила со всех сторон, угнетала и раздражала.

Чтобы составить полную картину и понять глубину красок его мрачного настроения, стоило начать с самого пробуждения Адама в спальне родительского особняка поместья Пэлисейдс. Да, он было отвратительным, сон в разбивку определенно был его не самой лучшей идеей, но ночевать он все же предпочел дома, где его ждал отвратительный завтрак из несоленой каши, пуговиц и битого стекла, хотя, возможно, Адам немного драматизировал, и в каше были только пуговицы. Насыпал же их туда один его знакомый, происходивший из семейства, которое обычно кашу заваривало и свинчивало куда подальше, а остальным предлагало разбираться с последствиями. Так вот, Ашер Эванс в лучших традициях своего семейства испортил Адаму завтрак и исчез подобно фантому, попутно угнав отцовскую машину. И черт бы с ним – с завтраком, черт бы с ней – с машиной, черт бы с недобитым полуволком – Ашером Эвансом, но то, что Адам умудрился натворить накануне, заставляло его не на шутку задуматься о здравости его рассудка.

Манипуляции. Ими была пропитана вся его жизнь. Он впитал способность к ним с молоком матери и с годами учился, оттачивал, совершенствовал свое мастерство, пока никто из его знакомых не смог сравниться с ним. Почти никто. Получение полного, абсолютного контроля над всеми было главной цель его жизни, к которой он успешно шел. Вот только вчера Адаму отчетливо дали понять, что идет он ровно и по прямой до поры до времени, и пока ему это позволено. Ткнули носом, словно мелкого нашкодившего котенка, причем дважды. Было немного обидно, но вполне закономерно. Обижаться за это Адам мог только сам на себя, поскольку сам натаскал брата и его бывшую вечно быть начеку и не доверять ни единой живой душе.

«Будь проклята эта предновогодняя суета», – думал он, окинув вестибюль штаб-квартиры Larsson Industries придирчивым взглядом. По всему холлу на стенах, на стойках ресепшена, на дверях и даже на рамках металлодетекторов были разрешены рождественские украшения. В воздухе витал царивший кругом дух предстоящего праздника с запахом пирогов и еловой хвои, уже начавший порядком надоедать. Адаму грех было жаловаться на уходящий год. Он бы оставил в нем все плохое, но сейчас его окружало только хорошее. Путь на политическую арену расчищен, свадьба с одной из самых завидных невест Нордэма не за горами, как и выборы в Конгресс, в убийстве Томпсона поставлена точка вместе со смертью Буна О‘Брайена. Стоя почти у вершины горы, Адам не мог недооценить проделанный им путь от самого ее подножия. Шаг за шагом, ступень за ступенью, и он почти на самом верху практически без потерь, Томпсон не в счет. Ему определенно стоило этим гордиться. Ларссон был не из тех, кто приписывал себе чужие заслуги, но все же в команде многое зависело от лидера, в данном случае от самого Адама, что только тешило его разросшееся до небес эго, преуменьшая заслуги остальных. Все в лучших семейных традициях Ларссонов.