Владилен Елеонский - Кто жизни не знает

– Я не понимаю.

– Пожалуйста, признайтесь, что вы совершили опрометчивый поступок, – как можно спокойнее и с доброй улыбкой сказал я.

Ее щеки вдруг вспыхнули, а глаза, до этого смотревшие прямо и твердо, смешались. Тем не менее, в следующий миг холодная уверенность вновь вернулась к ней, она гордо вскинула голову и осуждающе посмотрела на меня.

– Вы подсматривали?

– Нет, Ирина, я не подсматривал.

– В таком случае откуда узнали?

– Догадался.

– Как можно было о таком догадаться?

– Очень просто. Присядьте, послушайте. Мне удалось перехватить немецкую волну. Немцам, как и нам, нечего делать, и они, изнемогая от скуки, нашли себе развлечение. Немецкий минометчик поспорил с немецким пулеметчиком, что попадет в женский лифчик, вывешенный сушиться на солнышке на брезенте между двух берез на восточном склоне нашей высоты. Минометчику сей предмет женского туалета не был виден, а пулеметчик два раза в неделю наблюдал его в бинокль со своей позиции. Минометчик кидал мины вслепую, а пулеметчик потешался, наблюдая за тем, как лифчик продолжает белеть на фоне брезента. В конце концов, минометчик попал и выиграл у пулеметчика ящик коньяка.

Она опустила голову.

– Я, в самом деле, дура, товарищ лейтенант, однако подсматривать все же нехорошо.

– Говорю вам, я не подсматривал! Сами подумайте. Цель появляется по утрам с восходом солнца каждый вторник и субботу. Время для стирки у нас по распорядку – вечер понедельника и вечер пятницы. Все сушат белье в блиндаже старшины у печки-буржуйки, а вашего белья я там никогда не замечал, потому что вы стесняетесь. Что из этого следует?

Она в изумлении приоткрыла свои притягательные губы.

– Вы, в самом деле, не видели мое развешанное между берез белье, а лишь догадались, что оно там периодически висело?

– Да.

– Вы – волшебник, товарищ лейтенант!

– Небось, несладко вам теперь в сыром-то ходить? Сменное белье немецкая мина сожгла, и сушиться теперь негде, ваше место для сушки на березах разрушено.

– Вы правы, я очень страдаю от мокрого нижнего белья, а сказать стесняюсь.

– Я дам указание старшине, он немедленно выдаст вам запасной комплект.

Вот так я познакомился со своей будущей женой. Теперь у нас пятеро внуков. А ты говоришь, научат! Как такому можно научить?

Рассказ ветерана поразил меня настолько, что мои устремления, представлявшиеся великими, вдруг показались маленькими и наивными. В самом деле, может ли кто-то научить рисовать общую картину из отдельных фрагментов?

У кого-то она рисуется, как будто сама, а кто-то, как ни будет стараться, никогда ничего путного не нарисует, вот и все. Это склад мышления, и ничего с этим не поделаешь. Тренироваться, конечно, можно и нужно, однако, если не будет получаться, что тогда делать, вот в чем вопрос! Стоит ли начинать, если нет способностей к сыскному делу? Вот что я в тот момент подумал.

Внутренне я как-то сразу подобрался, пришло необъяснимое хладнокровие, и волнение по поводу предстоящих экзаменов, до этого терзавшее меня, вдруг растаяло. Что толку будет в том, если я успешно сдам экзамены, а разрешать загадочные жизненные ситуации все равно не смогу? Грош цена такой учебе!

Тогда, в салоне самолета, сидя рядом с ветераном, я твердо для себя решил, что не экзамены и диплом главное в жизни. Если я хочу реально помогать людям, надо ежедневно учиться самому, – наблюдать, делать выводы, складывать из отдельных фрагментов единое целое. Пусть даже я не поступлю, однако, если, в самом деле, имею способности сыщика, мне никто не помешает стать им, все зависит от меня самого. Наверное, не так важно, при погонах ты или гражданский человек, если ты действительно можешь расследовать нечто странное и не всегда очевидное, такое, что во все времена крепко озадачивало и беспокоило людей.

Не зря каждый день несколько недель мы с мамой с утра до вечера штудировали учебники. Как я упоминал, диагноз, который мне поставил профессор, заставил всю весну ездить по врачам и проверяться вместо того, чтобы готовиться к поступлению в высшее учебное заведение. Тем не менее, после того, как в июне выяснилось, что никакого порока сердца у меня нет, нам с мамой удалось неплохо подготовиться.

Она читала вслух, чтобы я не напрягал зрение, его, как и сердце, следовало беречь, затем задавала проверочные вопросы, а я отвечал. Эта подготовка очень пригодилась не только при поступлении, но и позже, во время учебы, поскольку занятия стали проходить не так, как в общеобразовательной школе, – теперь вначале шли лекции, и их надо было уметь слушать.

Короче говоря, я прошел по эксперименту, так в тот период, когда еще не было нынешнего пресловутого ЕГЭ, называлось зачисление в высшее учебное заведение абитуриента, набравшего хотя бы девять баллов после сдачи первых двух экзаменов. Если он набирал необходимые баллы, то от остальных двух экзаменов освобождался. Я написал сочинение на «хорошо», историю сдал на «отлично» и набрал заветные баллы.

Все шло прекрасно, пока я не повстречался с капитаном милиции Романом Викторовичем Грыжуком, преподавателем боевого самбо. Он стал моим злым ангелом, и до сих пор тот случай я вспоминаю с досадой, смешанной с сожалением, однако все следует рассказать по порядку.

Слова ветерана не выходили у меня из головы. Несмотря на свою очевидную тягу к анализу и юношеские амбиции, в глубине души я был с ним полностью согласен и прекрасно понимал, что сыщицкой сметки у меня маловато. Может быть, именно мое подсознательное горячее желание проявить себя в раскрытии жизненно важных тайн притянули ко мне последующие загадочные происшествия, описание которых, собственно говоря, составляет сердцевину этого повествования.

Нас поселили в деревянные летние казармы, все обязаны были ходить в спортивных костюмах, кедах или кроссовках, и потекли абитуриентские дни по армейскому распорядку с общими передвижениями только строем. Этот порядок стал моим родным на долгие три с лишним года. В самом деле долгими они мне показались, и лишь на четвертом курсе армейский режим соблюдался с заметными послаблениями.

Подъем в семь утра, отбой – в одиннадцать. Утром после подъема и пробежки строем в колонну по четыре – обязательное построение. Вечером перед отбоем – еще одно обязательное построение, так называемая вечерняя поверка, во время которой обаятельный, плотный и огромный, как морж, белобрысый старшина Звагинцев зачитывал по списку фамилии, и тому, чья фамилия объявлялась, следовало громко и внятно ответить: «Я!»

Иногда кто-то по каким-то делам не мог присутствовать на построении и заранее просил соседа, чтобы тот ответил за него. Некоторые по неопытности соглашались, и поначалу, когда старшина еще только знакомился с нами, такой трюк проскакивал, однако, в конце концов, ничего хорошего из этого не получалось. Тот, кто отсутствовал, получал наряд вне очереди, а тот, кто его прикрыл, – два наряда.