Владилен Елеонский - Кто жизни не знает

Тогда я даже не предполагал, каким язвительным человеком является капитан милиции Роман Викторович Грыжук. Он был похож на охотника, который расставляет силки, и потирает от удовольствия руки, когда глупая жертва запутывается в сетке. Что ж, каждый забавляется, как может.

Как и все наши офицеры в те дни, Грыжук был одет по-спортивному, и на его костюме была вышита на груди крупная белая буква «Д». Такие удобные и довольно симпатичные шерстяные костюмы выдавались сотрудникам милиции, которые все поголовно являлись членами спортивного общества Динамо. Среди других офицеров его выделяли новенькие импортные кроссовки.

Такая же спортивная обувь была только у Старикова, кудрявого глазастого стройного брюнета. Я вспомнил, что он подходил к нам, чтобы послушать, как Кошелев читает «Евгения Онегина» в скабрезном варианте, а Викторов спросил у него сигарету.

Кто-то сказал, что Стариков – кандидат в мастера спорта по дзюдо, и Грыжук обеспечил ему поступление «по эксперименту», поскольку школе милиции позарез нужны борцы для успешных выступлений на различных ответственных соревнованиях. В действительности Стариков нес на экзамене по истории какую-то околесицу, а сочинение списал со шпаргалки.

У капитана была довольно-таки безобидная внешность, он не ходил, а как будто катался, словно забавный румяный колобок с белесыми волосиками на макушке, всегда широко улыбался и выглядел, кажется, неизменно дружелюбным и доброжелательным, однако, едва раскрывал рот, становилось не по себе. В каждом его слове чувствовалась саркастическая насмешка, и сквозило превосходство, словно знание дзюдо, которым он владел в совершенстве, одновременно давало ему таинственную осведомленность о таких вещах, которые простым смертным просто недоступны для понимания.

Наша задача состояла в том, чтобы под руководством Грыжука оборудовать класс для проведения занятий по огневой подготовке на свежем воздухе. Здесь новоиспеченные слушатели, проходя курс молодого бойца, будут учить теорию, а затем разбирать и собирать пистолет Макарова на время. Следовало врыть столбы, на которых оборудовать длинный учебный стол и лавки, а затем натянуть сверху брезентовый полог для защиты от влаги и солнца. Накануне прошел теплый летний дождь, земля была влажной, и ямы рылись легко.

Стариков делал вид, что копает. Грыжук смотрел на его имитацию сквозь пальцы, зато остальные мгновенно стали объектом для подтрунивания и насмешек.

– Валера, Валера, Валерий, Валерия, – как кот, промурлыкал он, глядя, как я нетвердо всаживаю лопату в грунт, – а тебе не кажется, что имя у тебя женское?

Он знал, что я не могу ему ответить, и с удовольствием балансировал на грани фола.

– Ладно, не красней, не в службу, а в дружбу, сходи-ка в столовую, узнай, когда накрывают обед.

Умел Грыжук смущать и выводить из равновесия! Толком не осознав, что он на самом деле хочет узнать, я сходил в столовую и, вернувшись, сообщил, что как обычно, в час дня будет обед. Глазки капитана сузились в ехидные щелочки, и он покачал головой, как рыбак, поймавший на крючок редкую особь.

– Вот кого к нам набирают! Валерий Тобольцев, Советский Союз, ага?

Я стоял и с недоумением смотрел в его хихикающее личико, а он, вяло махнув в мою сторону рукой, принялся ходить с рулеткой, отмеряя точки, в которые следовало забить металлические штыри для брезентового полога, не забывая саркастически покачивать головой.

Я не выдержал.

– А что я сделал не так, товарищ капитан?

Вместо ответа он повернулся к Старикову.

– Жора, сходи, узнай, а то, чувствую, пока мы с Тобольцевым будем разбираться, обед давно закончится, и солнце сядет!

Стариков кивнул и спортивной рысцой убежал в столовую, а Грыжук повернулся ко мне.

– Ты, Тобольцев, не стой столбом, яму копай!

Я, сгорая от непонимания и досады, закусил губу и стал углублять свое отверстие в земле. Скоро вернулся Стариков.

– Роман Викторович, нам назначено время – двенадцать двадцать, просили не опаздывать, и посуду самим убрать со стола, а то они не успевают.

Грыжук почти по-дружески похлопал своего подопечного по плечу.

– Молодец, Жора, сядь, отдохни, а ямы пусть такие, как Тобольцев, копают!

Только сейчас до меня дошло, что в столовой следовало спросить не о времени обеда, а том, когда накроют столы для нашей группы. Стало противно.

С другой стороны, он мог нормально объяснить, когда отсылал меня? Я же не знал, что мы будем обедать отдельно от остальных!.. Да, но, однако, должен был сообразить, что нет смысла узнавать время общего обеда, это время всем известно. Вот они, проклятые яблоки на дубе…

И, тем не менее, зачем было так едко глумиться? Похоже, что издевательство над более слабыми и чувство превосходства доставляют ему наслаждение.

Стариков с доброй улыбкой взглянул на меня и отошел к скамеечкам курилки. Минут десять я копал, а затем отложил лопату в сторону.

– Яма готова.

Грыжук замерил глубину.

– Еще на штык углуби.

– Какой такой штык?

Грыжук отвернулся, всем своим видом показывая, что с круглыми идиотами разговаривать бесполезно, затем повернулся, чтобы идти, однако задержался и повел глазами в сторону моих часов на руке.

– С противоударным механизмом? – с хохотком сказал он. – Не жалко?

Я ничего не понял. Мои новенькие часы назывались «Командирские», имели удобный циферблат с секундной стрелкой и миниатюрным компасом и смотрелись великолепно. Мне подарил их отец перед отъездом в Афганистан, тогда такие часы были большой редкостью, на черном рынке спекулянты просили за них сто рублей, что равнялось зарплате учителя или инженера.

– Штык – это слой земли, который за раз берет лопата! – крикнул мне из курилки Стариков.

– За раз?..

Грыжук продолжал веселиться. Казалось, что сейчас он зарегочет и покатится по земле от смеха, как колобок из известной сказки. Ему, в самом деле, доставляло удовольствие злить меня.

– Лопату, Тобольцев, не бросай, а втыкай в землю, понял?

– Почему?

– Кто-нибудь наступит, споткнется и получит травму. Техника безопасности! Не удивлюсь, если этим бедолагой окажешься ты, а мне потом за тебя отвечать придется. Что-то ты слишком рассеянный, не иначе будущий профессор!

Я вновь недобро поджал губы, а он едко захихикал.

– Если тебе часы, в самом деле, жалко, то не таскай их на хозяйственные работы. Разобьешь! Неужели непонятно?

У самого Грыжука на руке красовались импортные японские часы. Таких дорогих наручных часов мне раньше видеть не доводилось. Я, насупившись, снял свои часы с руки, положил их в карман и с силой вонзил лопату в проклятую яму.

В общем, первый день после сдачи экзаменов, который, как мне казалось, должен был быть счастливым, светлым и радостным, совершенно неожиданно принес одно лишь расстройство и словно окатил ледяным душем. Я вдруг понял, что вот она – система собственной персоной, и Грыжук – ее замечательный винтик.