Владилен Елеонский - Кто жизни не знает

– Первый раз такое. Никогда ничего ни у кого не пропадало. Еще кому-нибудь говорил?

– Нет.

– Правильно сделал. Пока никому не говори, я сам наведу справки.

Вечером он пригласил меня к себе в комнату и показал характерный светло-коричневый ремешок от наручных часов. Я изумленно вскинул брови и привстал. Сомнений быть не могло!

– Где вы его нашли?

– Твой?

– Мой!

– Мы прошли с замполитом по комнатам, проверили тумбочки и койки. Этот ремешок мы обнаружили под матрасом Пчелинцева.

Пчелинцев!.. Недобрые мысли тревожно загудели в моей голове. Валера Пчелинцев был долговязым юношей под метр девяносто ростом с повадками десятилетнего мальчугана, непрестанно давившего перед зеркалом прыщи на своем большом как картофелина носу. Его словарный запас, как у Эллочки Людоедки из бессмертного произведения Ильфа и Петрова, кажется, в самом деле, ограничивался тридцатью словами.

«Э-э», «слышь», «блин», «хавло», «глянь», «это», «курить есть?», «дай глянуть», «ага», «короче», «прикольно», «схавал», «прикинь», – вот практически и все, что можно было от него услышать. Когда он написал сочинение на «хорошо», ребята были просто шокированы, и поползли слухи, что у него имеется волосатая лапа, хотя он не уставал заверять всех, что написал сочинение самостоятельно и бубнил в курилке одно и то же:

– Э-э, прикинь, повезло, блин, тема попала, я, слышь, это, ее готовил, знал, короче.

Его мама, видная и чрезвычайно настырная женщина с эффектной густой гривой каштановых волос, могла своей впечатляющей грудью пробить, кажется, любую стену. Она постоянно приезжала в лагерь на такси, крепко переживала, что ее ребенок ходит вечно голодный, требовала от начальства, чтобы в столовой ему выдавали двойную порцию, и без устали привозила какие-то умопомрачительные продуктовые наборы в посылках размером с чемодан. В них завлекательно пахла дефицитная по тем временам колбаса, и щекотал нос запах других замечательных вкусностей.

Пчелинцев всегда старался скрыть факт очередного приезда матери. Если такой фокус удавался, то по ночам он тайком пожирал мамины продукты под одеялом при свете фонарика, устраивал себе, так сказать, праздник желудка, а чтобы днем тоже не голодать, прятал кое-какой запас во внутренний карман спортивных штанов, расположенный на животе. Этот кармашек его неизменно выдавал, – все знали, если Пчелинцев что-то достает из него и жует, то, значит, накануне пришла посылка. Тогда начиналась оживленная игра. Его пытались раскрутить на продукты, а он делал честные глаза, уверяя, что никакой посылки не приходило.

– Э, парни, слышь, хавла нет, у старшины, короче, спросите, ага, не было посылки!

В связи с этим наши острословы мгновенно прозвали его Скиппи по кличке кенгуру – главного героя известного австралийского телесериала, который с успехом транслировался по советским телеэкранам как раз в тот год. Кстати, внешне Валера Пчелинцев тоже крепко походил на огромного кенгуру. Ноги и ступни у него были просто огромные, а торс и плечи – гораздо более скромные по своим размерам, чем бедра и голени.

Вроде бы добродушный внешне парень своей примитивностью и животными повадками лично меня крепко раздражал. Несмотря на то, что нашелся лишь ремешок, а не сами часы, было несложно представить, куда Пчелинцев их дел. Скорее всего, снял с ремешка и засунул в упомянутый потайной карман штанов, похожий на сумку кенгуру. Правда, его непомерная алчность, кажется, проявлялась лишь в еде, однако она вполне могла распространиться на ценные вещи. Тем более, что совсем недавно именно он интересовался моими часами.

– Э, Тобольцев, слышь, прикинь, твои? Дай глянуть, ага…

У него самого на руке красовались довольно дорогие по тем временам позолоченные часы «Полет», однако его, как видно, как сороку, привлекало все блестящее, и мои часы он рассматривал как абориген с далекого тихоокеанского острова, впервые в жизни увидевший стеклянные бусы. Он вполне мог взять без спроса мои часы, теперь я в этом почти не сомневался!

– Чего задумался, Тобольцев? – сказал Рыков, оторвав меня от моих невеселых мыслей. – Подозреваешь его?

– Да.

– Погоди, не спеши.

– Почему?! Пока не поздно, следует с ним разобраться!

– Да подожди ты, не горячись! Сам подумай, зачем ему понадобилось прятать ремешок от украденных часов под свой матрас?

– Мало ли зачем! Он снял часы с ремешка, часы спрятал, а ремешок не успел, в этот момент кто-то зашел в комнату, и он в спешке сунул его под матрас, чтобы потом выбросить.

– Маловероятно.

– А вы как думаете, товарищ капитан?

– Тот, кто украл твои часы, снял их с ремешка и подсунул под первый попавший под руку матрас, им оказался матрас Пчелинцева.

– Чтобы отвести от себя подозрения и навлечь их на Пчелинцева?

– Именно.

– Я не пойму, если это был посторонний, как он проник в комнату? У нас на ночь все окна запираются на тугие шпингалеты, а в коридоре у входа постоянно находится дневальный.

– Дневальными дежурили Чернов, Голиков, Сивков и Пчелинцев.

– Пчелинцев!..

– Да, опять Пчелинцев. Вроде бы все сходится на нем, однако все-таки прошу тебя, Валера, пока не предпринимай никаких действий, хорошо? У него очень скандальная мама, и если мы ошибемся, дело непременно дойдет до начальника школы, тогда плохо будет всем. Желательно все выяснить наверняка. Потерпи, я обязательно во всем разберусь!

Прошла неделя, закончились вступительные экзамены, на общем построении офицеры зачитали список поступивших, нас разбили повзводно, и начались наши суровые будни в рамках курса молодого бойца. Теперь мы, одетые не в спортивные костюмы и кроссовки, а в милицейские брюки-галифе или, как их некоторые называли, бриджи, а также сапоги и рубашки без погон, но с галстуками, должны были утром подняться по команде «Подъем» и за сорок пять секунд, одевшись, покинуть комнату. Тесной гурьбой мы, сломя голову, бежали на плац на утреннее построение, – это непередаваемое состояние, сопровождаемое оглушительным грохотом сапог в узком коридоре казармы, я вспоминаю до сих пор, в нем чудилось дыхание начала войны, – жуткое и в то же время притягательное и романтичное.

Теперь жизнь в лагере проходила намного более динамично, – подъем в семь утра, утреннее построение с утренней поверкой, трехкилометровый кросс в сапогах с обнаженным торсом, завтрак, учебные занятия, обед, снова учебные занятия или хозяйственные работы, ужин, два часа свободного времени, вечернее построение, вечерняя поверка и отбой в двадцать три часа. Тяжело было первую неделю, а затем все стало казаться естественным и привычным.

Я, например, очень скоро стал просыпаться за минуту до команды «Подъем» и, когда она звучала, мгновенно срывался с постели и натягивал бриджи. Это было первым действием. Портянки обматывались вокруг сапог, чтобы успели просохнуть на ночь. Так было положено делать по уставу, кто забывал или ленился, получал наряд вне очереди.