Алексей Макеев - Восьмая горизонталь

– Это еще не самое печальное, – устало вздохнул Петецкий и разлил чуть подрагивающей рукой еще по рюмке. – Не знаю, право, как вам обо всем этом рассказать… Через двое суток командир все же решился последовать совету Хендрейка. Ночью Иван долго о чем-то разговаривал со Збигневом наедине. А затем случилось что-то страшное, непонятное… Сам я этого не видел, мне потом рассказал Анджей. Да, как кровному брату, у нас друг от друга секретов не было. Анджей стоял той ночью в карауле, у нас ведь и караулы были, как в нормальной строевой части. Он своими глазами видел, как из землянки отца выскочил Иван и побежал к лесу. А отец – за ним! И дважды выстрелил в Ивана из пистолета. Наверное, зацепил: мы утром нашли пятна крови на снегу. Но Иван успел скрыться, февральская ночь темна, да еще лес густой… Командир поднял по тревоге весь отряд: «Ловите!» Да какое там… Не слишком и старались: Ивана в отряде любили, а командир к тому времени совсем бешеный стал. И не объяснил Невядовский ничего. Нет, Иван в ответ не стрелял в командира. Это точно.

«Он не хотел убивать Невядовского, – подумал Лев. – Надеялся, что тот уцелеет, когда… Когда в игру вступит «Свитезь». Будет ранен, попадет в плен. Но уцелеет. Боже милостивый, как же тяжело было тогда Трофиму Таганцеву!»

– Не прошло и суток после этого, как мы угодили в ловушку. Да, ловушка была ваша. Знаете, с моим отношением к русским… Словом, как мне ни печально об этом вспоминать, но в последнем бою «Серые братья» дрались именно с русскими. Да еще с юга аловцы ударили. Мы оказались между двух огней, у нас не было шансов выбраться. Нескольких километров не дошли до берега моря, да. И английский десант, который ждал нас там, тоже угодил в западню. Вот ведь что я вам скажу: чтобы поставить ловушку так грамотно и наверняка… – Старик, покачивая своей большой головой, смолк на полуслове. Трубка в его руке дрожала все сильнее.

– Нужно было знать ваши планы, – договорил за него побледневший Крячко. – Куда и на встречу с кем вы двигаетесь.

– Да. Другого объяснения не вижу.

– И… что? – глухим голосом произнес Гуров, не поднимая на Петецкого взгляда. – Многие погибли?

– Нет, – вновь покачал головой старик. – Как ни странно. Совсем не многие. И у нас, и у англичан. Несколько десятков, остальные сдались. Хитрая была западня, я же говорю. Не было смысла сопротивляться, а ваши нас убивать, как я понимаю, не хотели. Англичан просто блокировали у кромки берега, там стрельба почти сразу прекратилась. Еще до того, как мы сложили оружие. Вот так нас остановили. Хотите верьте, хотите нет… Но я, прожив долгую и, вообще говоря, счастливую жизнь, много передумав, считаю, что нам, волчатам, повезло. Сложись все по-другому… Один дьявол знает, сколько зла мы могли бы еще натворить. И сколько из нас, совсем молодых тогда, дожили бы до конца кровавой неразберихи на многострадальной польской земле. Но вот командира ранило смертельно. Пулей в живот. Я вам сейчас расскажу то, что никому не рассказывал. Так получилось, что я был свидетелем последнего разговора истекающего кровью Збигнева с Анджеем. Невядовский заклинал сына всем святым не пожалеть сил – если Анджею удастся выжить – отыскать Ивана и покарать его. Да, да. Збышек полагал, что западня, в которую мы попали, – дело рук Ивана. Он даже потребовал от сына «клятвы на клинке», на родовой шляхетской сабле, с которой прадед Анджея ходил на войну с «москалями». Збигнев с этой саблей не расставался. И Анджей поклялся. У меня на глазах. Вот такая опять… романтика. Мы, поляки, вообще романтичный народ. За что и страдаем испокон веков.

Петецкий криво усмехнулся. В глазах его стояли слезы.

– Так что не получится у вас книжки, – тихо произнес он. – Никто не опубликует. Ни у вас, ни у нас. Но я, рассказав вам эту историю, облегчил себе душу. Как я считаю сам? Прав ли был Невядовский? Право, не знаю и никого не сужу. Но скоро буду знать точно: я верующий человек, и мне недолго осталось до встречи с Высшим Судьей. Он во всем разберется и каждому воздаст по его делам.

– А что случилось с вашим кровным братом, Анджеем? – задал Гуров весьма волнующий его вопрос. – Вы встречались с ним после тех трагических событий?

– В тот день он сражался до конца, был тяжело ранен, как и отец, но выжил. Попал в плен, выздоровел, но получил десять лет колымских лагерей. Наверное, как сын своего отца. Впрочем, вы знаете, что творилось у вас в стране в те годы. Своих-то не жалели! После смерти Сталина Анджей возвратился на родину. Я с ним встречался только единожды, в пятьдесят пятом, когда у него родился сын. Да, Тадеуш Невядовский, внук командира. Анджей, он жил тогда в Варшаве, попросил меня стать крестным отцом мальчика. Я приехал в столицу, выполнил его просьбу. Но мы стали очень разными людьми. Он ненавидел вашу страну, вашу власть, ваш народ.

«Было за что, – подумал Гуров. – Десять лет Колымы… Значит, у Збигнева Невядовского, который был в свои предсмертные минуты полностью уверен в предательстве Таганцева и завещал свою ненависть сыну, появился внук. Так-так…»

– А я – нет. Власть ненавидел, а вот страну и народ не мог и не хотел, я уже в те годы был панславистом и русофилом. Не удивляйтесь, в Польше это не такая уж редкость, просто люди моего образа мыслей не кричат о своих симпатиях на всех перекрестках. Больше мы с Анджеем не встречались. А в последний раз я видел своего кровного брата в гробу. Он умер пятнадцать лет назад, Тадеуш сообщил мне об этом, я был на похоронах.

«Спроси старика о внуке! – мысленно обращался Гуров к Станиславу. – Ну, спроси же!»

И Крячко словно бы услышал его.

– И как вам показался Тадеуш? Пятнадцать лет назад ему было уже под сорок, верно? Похож на деда? – Крячко задал свой вопрос совершенно нейтральным тоном. Так, мол, любопытствую… – У него-то, надеюсь, судьба сложилась счастливее, чем у отца?

– Да, на удивление похож, – кивнул Петецкий. – Одно лицо. Судьба? Да с какой стороны посмотреть… Это же девяносто первый год на дворе был, вспомните, что тогда творилось. И у вас, и у нас. Дым коромыслом. Вся жизнь наизнанку. Я когда спросил Тадека о работе, он отмалчивался сначала. А потом нехотя так сказал, что был офицером УБ. А УБ тогда новые власти как раз и разогнали.

– УБ? Что это? – Лев действительно не знал, что за организация скрывалась под этой аббревиатурой. Но догадывался.

Правильно догадывался.

– Управление безопасности, – ответил пан Яцек. – До пятьдесят шестого года называлось КВБ – Корпус внутренней безопасности. Почти как ваше КГБ. И функции те же: разведка, контрразведка… Правда, с диссидентами у нас боролись не так оголтело и церковь никогда не трогали. Что ж, в любом государстве такие структуры должны существовать, и ничего зазорного в службе там я не нахожу. Сейчас вот в Польше ПНБ есть – Польска Народна Безпека. Нет, больше я с Тадеком не встречался. Где он сейчас, что он? Нет, не знаю.