Алексей Макеев - Неслабое звено

– Она, сволочь. Прорываемся вверх, Стас, иначе Васька уложит парнишку, не простим ведь себе! Я впереди, ты прикрываешь. Стреляю я, тут мне пора класс демонстрировать! Стой-ка!

Лев кинулся к развороченному окошку, на подоконнике которого сиротливо притулился с краю цветочный горшок с пожелтевшей от холода гортензией. Он ухватился левой рукой прямо за цветок, так что горшочек закачался на весу, как причудливый маятник, но корни оказались крепкими, выдержали.

И так, с болтающимся горшком в одной руке и «штайром» в другой, рванул вверх по дурацкой лестнице. Под выстрелы. Сзади топал «друг и соратник».

На предпоследней ступени Гуров мощно размахнулся левой рукой и с жутким, ревущим криком: «Ложись, гад! Граната!!» швырнул горшок в темневший дверной проем, а затем, успев подумать, что неминуемо растянет связки на толчковой ноге, рыбкой нырнул туда сам.

Бывший морпех Воробьев растерялся, потерял контроль над собой и событиями лишь на какую-то секунду, однако ее хватило.

«Штайр», в отличие от, например, «марголина» или «беретты», чистый, беспримесный пистолет, он не может стрелять даже короткими очередями. Но Лев настолько быстро трижды нажал спуск, что эффект получился сходный: протрещало славно! Он бил навскидку, такому асу на такой дистанции просто не было необходимости прицеливаться, и Гуров попал именно туда, куда хотел. В ствольную коробку «сайги». Штайровские пули разнесли ее в мелкие дребезги, теперь гладкоствольный многозарядник можно было использовать разве как дубину. Три сплющенных куска свинца с визгом срикошетировали от металла коробки, а хозяина «сайги» силой удара отбросило к стене. Крячко, как из ниоткуда возникший за спиной Гурова, только охнул восхищенно, увидев такое.

Надо отдать Василию должное, он желал драться до конца. Извернувшись еще в полете, он вскочил и, перехватив искалеченное оружие за ствол, успел даже сделать шаг по направлению к сыщикам, но тут из боковой двери появился второй из «абреков» Набокова. Как-то очень ловко, быстро, с опасной грацией молодого хищника он именно что «оказался» рядом с Воробьевым и нанес ему только один незаметный глазу из-за своей быстроты удар. Васька охнул, подогнул ноги в коленях, завалился на бок.

Он был в отключке лишь две три секунды, но их как раз хватило Льву, чтобы проорать пареньку, появившемуся так удачно:

– Не тронь его, отойди и не во что не вмешивайся! – и тихо бросить стоящему рядом Станиславу: – Когда буду стрелять второй раз, подбей мне руку вправо, понял?!

Затем лицо Гурова зверски исказилось гримасой ненависти, и он, вздернув еще дымящийся «штайр», выстрелил прямо в голову уже открывавшему глаза Ваське.

Левое ухо Воробьева-младшего срезало чисто, словно бритвой. Струей, как будто кран открыли, хлынула кровь.

– Подыхай, тварь! Вспомни Илюшу с Костиком Ивановым! – страшно закричал Гуров и вторично засадил пулю в упор.

За долю секунды до этого Крячко, понявший, что вот оно, началось самое главное, пошло потрошение фигуранта, которого надо сломать немедленно, толкнул вправо гуровский локоть, причем так, чтобы это движение, спасшее его от смерти, видел Васька. А затем повис на Гурове с диким воплем:

– Псих! Припадочный! Не смей его убивать!

И тут же вполне всерьез получил от друга по физиономии, только подумав при этом, что все верно, картинка должна быть натуральнейшая, но зачем же сильно так, а?!

Равиль совершенно растерялся, не мог ничего понять, лишь топтался с ноги на ногу, но дисциплину в него когда-то вбивали на совесть. Гуровский приказ «Не вмешиваться!» он выполнял.

– Убью, изувечу падаль. – Лев, стряхнув Стаса, прыгнул к побледневшему Ваське, резко, в полную силу звезданул его по зубам рукояткой «штайра». При этом, как бы нечаянно, еще раз нажал спуск. Пуля взыкнула в сантиметре над воробьевским лбом, в ноздри Василию непереносимо ударило вонью свежесгоревшего пороха.

– Где икона, выползок? – шепотом, а потому особенно страшно проговорил Гуров, нагибаясь к уцелевшему уху. – Говори немедленно, не думая, м-м-мерзавец! Иначе второе ухо я тебе откушу. Сейчас же. Ну?!

– У-у Аль-ль-ки… – задыхаясь и заикаясь, еле выговорил бывший морской пехотинец.

– Так это она, Бурнова, приказала тебе милиционера убить?! И Сукалева?! И Жирафчикова?!

– Н-нет! Не о-она… Я не убивал! И Жи-жир… нет! Не убивал я, нет!

– Скажешь, и Илью не ты мочканул? И Костика Иванова, др-руга моего лучшего, – всхлипнул Гуров, – не ты? Говори, тварь, а хоть слово соврешь…

– Я-я-я, – захлебываясь от крови из разбитых губ, видя перед собой лишь страшные, белые от ненависти глаза, проблеял Василий.

– Что «я-я»?! – снова во всю мощь легких заорал Лев, сунув горячий ствол «штайра» прямо в разбитый рот. – Ты убил их, а?! Ты?!

– Д-да-а! – выдохнул Василий и потерял сознание от нестерпимого ужаса, поняв, что настал его последний миг. Но воля его была уже полностью парализована, врать, видя перед собой Гурова, он просто не мог.

– Уф! – Лев смахнул с лица обильный пот, затем тихо, очень усталым голосом обратился к Стасу с Равилем: – Все. Минут через несколько он оклемается, но теперь – все, еще часа два из этой твари можно будет веревки вить, чем и займемся. Это теперь не человек, а медуза слизистая. Ишь, погань, обделался со страху – чуете, вонища пошла? Так, давайте вниз, за Ибрагимом, посмотрим, насколько серьезно его зацепило. Тащите его сюда, я не могу, вымотался. Перевяжем, если надо, а потом займемся бумагомаранием. Стас, ты бланки протоколов не забыл? Нет? Вот и молодец! Причем делаем так: с ним работаешь ты, Стас, Равиль и раненый Ибрагим с тобой рядом, а я посижу в соседней комнате, вон за той дверью. Васька не знает, сколько нас. И ежели он хоть малость заартачится, ты ему намекни, что мужика, который в него стрелял сейчас, трое держат, чтоб не вырвался и его не мочканул. Могут не удержать… Вряд ли это потребуется, он раздавлен, но в случае чего – вот увидишь! – это Ваське откровенности куда как прибавит, соловьем запоет! Кроме убийств Сукалева и Костика вытряси из него, знает ли он хоть что-то о связи Александры Бурновой с некими американцами или англичанами. Должна быть такая связь, нам нужно хотя бы одно имя, желательно и фирма или учреждение этого человека.

Помолчав, Гуров задумчиво добавил, обращаясь скорее к самому себе:

– Одно мне не дает покоя: почему он почти сразу начал стрельбу? Что-то здесь не так!

– Лев, – потрясенно произнес Крячко, – ты гений! Тебе в театре цены бы не было, недаром на Машеньке женат, насобачился. Какой в тебе Отелло погиб, это что-то. Допрос проведу качественно, ты не сомневайся. Если очень припрет, то к тебе посоветоваться выскочу, Равиль клиента постережет, хотя куда уж Ваське рыпаться? Я просто в осадок выпадаю от восторга – как ты все это провернул! Вот только… На хрена ж ты мне со всей дури в левый глаз заехал, а? В образ входил, я понимаю, но фонарь мне обеспечен.