Анатолий Безуглов - Мафия

Я поднялся. Ноги были ватными.

— Товарищи! — неожиданно для меня самого вырвались слова. — Что вы делаете? Ведь сейчас сыграли на руку преступникам! Вы понимаете это?

И вдруг увидел, что на меня смотрят десятка полтора пар глаз. В основном — осуждающе. Сочувствующих было раз-два и обчелся.

Чикуров легонько потянул меня за рукав. Мы вышли с ним в коридор. И только тут я понял тщетность и глупость своего последнего заявления, ругая себя в душе, что не сдержался.

Меня не услышали. Вернее, не хотели слышать ни в коем случае.

— Пойдемте посидим у меня, — предложил следователь.

— Спасибо, Игорь Андреевич, но не могу рассиживаться. Руки чешутся…-

— После драки кулаками не машут, — вздохнул Чикуров.

— Я считаю, что она еще не окончена.

Игорь Андреевич пожал плечами, видать смирился.

Мы попрощались. Я вышел на улицу. На свежем воздухе боль в затылке вроде поутихла.

«В Прокуратуру Союза! Немедленно! — билось в голове. — Прямо к Генеральному!»…

Однако, поразмыслив, я понял: это надо делать на спокойную голову. Посидеть ночь в гостинице, написать аргументированное заявление, привести убедительные факты. А завтра с утра и заявиться в дом на Пушкинской улице.

Приняв решение, я немного успокоился. Но все же подмывало действовать.

«В газету, объясниться Мелковским», — мелькнула идея.

Я зашагал к ближайшему метро и через полчаса был в редакции. Когда я заглянул в комнату, где за пишущей машинкой сидел Рэм Николаевич, он меня сначала не узнал. А скорее — сделал вид…

— Хотелось бы объясниться, — сказал я.

— А-а, — протянул журналист, — Захар Петрович! Проходите, садитесь, — вымученно улыбнулся он.

Я расположился на предложенном стуле, достал газету с его статьей.

— Давайте по пунктам. На каком основании вы пишете, что я требовал от Киреева показаний в отношении южноморского и московского начальства?

— Погодите, — потер лоб Мелковский, — дайте вспомнить…

— Могу зачитать… — развернул я газету.

— Зачем же? — поморщился журналист. — Да, в статье это есть.

— Но в жизни не было! И уж тем более эту чушь вы не могли услышать от меня.

— Сведения получены от Киреева, — закинул ногу на ногу Мелковский. — Вернее, из его письма.

— Выходит, ему верите…

— Верю, — поспешно сказал Рэм Николаевич.

— А мне, прокурору области?..

— Давайте будем более точны, — поднял вверх палец журналист. — Бывшему прокурору… Ведь коллегия только что освободила вас.

«Ну и пройдоха! — удивился я. — Уже успел узнать каким-то образом!»

— Еще раз о точности, — спокойно отпарировал я. — Областного прокурора можно освободить только приказом Генерального прокурора Союза. Такого приказа еще нет…

— Будет… — усмехнулся Мелковский. — Ну а сейчас, простите, не могу уделить вам больше ни минуты. — Он показал на пишущую машинку с вложенным в каретку листом. — Срочно ждут материал в номер. — Видя, что я продолжаю сидеть, Рэм Николаевич посоветовал: — А если есть претензии к автору, вы, юрист, знаете, как поступить. В суд. Да-да, на газету и на меня!

Ничего не оставалось делать, как только встать и уйти.

Покинув редакцию, я почему-то непременно захотел присесть — буквально не держали ноги. Я добрел до ближайшего скверика, опустился на скамейку. Рядом сидела пожилая женщина и кормила голубей, кроша им булку. Голодные птицы жадно клевали хлеб, вырывая куски друг у друга и шелестя крыльями.

Вдруг мне сдавило грудь, резкая боль пронзила левую сторону грудной клетки и отдалась в руку. Я невольно схватился за сердце.

— Гражданин… Товарищ… Что с вами? — испуганно уставилась на меня женщина.

— Ничего, — еле слышно ответил я. — Пройдет…

— На вас лица нет!

Я попытался подняться, но не смог: дрожали колени.

— Батюшки! — запричитала женщина. — «Скорую» нужно!..

Я шевелил губами, но слова не шли изо рта.

Женщина бросилась к телефону-автомату.

Мне показалось, что прошла вечность, пока прибыла машина «скорой помощи». Сверкая мигалкой, она въехала прямо в сквер.

Последнее, что я отчетливо запомнил, — это холод в области груди: мне расстегнули пальто, пиджак и рубашку. Потом было прикосновение стетофонендоскопа и безжалостное слово:

— Инфаркт.

Меня увезли в реанимацию.

Буквально на следующий день, когда врачи самым натуральным образом вытаскивали меня с того света, в Южноморске кое-кто праздновал победу.

К салону мужской красоты «Аполлон» подкатила новенькая «Волга», еще пахнущая не обкатанными шинами. За рулем сидел Донат Максимович Киреев, облаченный в свой самый лучший костюм, — бежевая тройка, сработанная в далекой Голландии. Начальник ОБХСС города осунулся, загар, так молодивший его, заметно потускнел за время пребывания в следственном изоляторе, щеки покрылись щетиной.

— Подождите меня в машине, — сказал он жене и дочке, сидевшим сзади.

— Ни в коем случае! — запротестовала Зося, державшая на руках любимого хина. — Ты без нас теперь — ни шагу…

— Да-да, папочка, — подтвердила Настя, — одного не отпустим.

— Ах вы, мои дорогие защитнички, — растаял от нежности Донат Максимович.

Вся семья вышла из «Волги».

— Закрой на секретку, — напомнила Кирееву жена. Он улыбнулся, ласково потрепал ее по щеке.

— Забыла, чья ты жена?

И, обняв за плечи дочь, двинулся к парикмахерской. Когда они вошли в крохотный холл, Киреев усадил Настю и Зосю перед телевизором и привычным жестом включил видеосистему.

— Сейчас вы увидите, как храбрый Микки-Маус побеждает всех своих врагов, — подмигнул Донат Максимович. — Так же, как и мы с вами.

На экране появился любимый герой детворы. Киреев смело шагнул в зал, над дверью которого горело табло «Мастер приглашает вас!».

— Здесь стригут-бреют? — спросил он, плотно прикрыв за собой дверь.

— Боже мой, Дон!.. — вскочила с диванчика Савельева, отбросив журнал мод.

— Тс-с! — приложил палец к губам Киреев и тихо проговорил, показывая назад: — Там мои…

Капитолина Алексеевна застыла, не сводя с майора сияющих влюбленных глаз. Он медленно подошел к ней. Савельева, еле сдерживая трепет, всем телом потянулась к Донату Максимовичу, однако тот взял ее руку и надолго припал к ней губами.

— Что они с тобой сделали! — с надрывом прошептала Капочка, прикоснувшись к его голове.

— Ерунда! Главное — кости целы, а мясо нарастет. Вот разве что малость поседел…

— А мы — хной…

— Седые мужчины, говорят, больше нравятся.

— Да-а, — отстранилась от Киреева Савельева, любуясь им. — Ты стал настоящим джентльменом.

— Зачем мне быть джентльменом? — улыбнулся майор. — Они знают, как себя вести, а вот донжуаны — как вести к себе…

— Господи, — простонала Капочка, — заждалась!