Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

— Не загадывай, к черту, не надо...

***

А солнце в ту пору остыло. Бродило по низкому небу. Под ним лежал снег.

— Доволен? — спросил у Потемкина ротный.

— Вполне.

— Ну, спасибо, а чем?

— Юрий Юрьевич, враг очевиден! Как на линии фронта, его выбирать не надо.

— А там?

— Там его надо искать. Еще хуже — лепить!

— Круто! — удивился и покачал головой Юрий Юрич, — Ты как диссидент говоришь...

— Любой поиск приобретает какие-нибудь направления, так ведь? Найти верное — это чаще всего перебрать, десяток, десятки, неверных.

Ротный Потемкина, кажется, понимал, но не очень.

Юрий Юрьевич видел, как лоб Потемкина в пять-шесть рядов, неровно, прорезали напряженные складки: — Преступление — это плод. Результат конфликта, противостояния личностей, или их интересов. Иначе, — зачем оно? Это же риск, за которым можно не только разменную мелочь, — а жизнь потерять. Ведь так?

Ротный кивнул:

— А плод, как известно, всегда интерес вызывает. Где-нибудь, чей-нибудь... Мы ищем истину, а заинтересованные диктуют нам направления. Или перекрывают их. А я не хочу так.

— Поэтому ты и сбежал? Но это, мне кажется, было всегда. «Телефонное право» и прочее — что, ты забыл?

— Теперь оно за шкалой всех разумных пределов.

Свои мысли, на этот счет, были, наверное и у подполковника. «Ну?...» — говорил его взгляд.

— Общественный беспредел, Юрий Юрич!

— А ты, стало быть, его жертва?

— Да, так, примерно и есть. Но здесь я — солдат! А солдаты, Вы знаете, спать могут с чистой душой.

— Та-ак... — ротный, выйдя к окну, распахнул он его и, заложив руки за спину, стал смотреть вдаль. С высоты не совсем от земли далекого, пятого этажа.

— Я солдат, — сказал он, — и, как ты считаешь, — могу спать спокойно. — пружинисто развернулся ротный, — А не могу! Не могу, как и ты, в своем розыске!

— Значит, мы оба жертвы Великого молоха. Как же иначе? — это ведь молох Истории!

— Будь ты попроще, жертва! Плохо спится из-за того, как раз, что мы солдаты. А что нынче в Крыму, например?

— Татары? Да, уверен: все обойдется. Диктатор народ разогнал, а президент — вернул. Семья разрастается — будут проблемы. Семейные, бытовые. Но — не до войны.

— Ты самоуверен, Потемкин! В беспределе общественном — ты его сам достоверно мне нарисовал, — не дай бог, вспыхнет малая искорка! Что это будет? Пожар! Нас бросят его унимать. Не пожарных, — а нас! С кем воевать придется? Баррикады, в которых с обеих сторон, один враг — твой народ! Ты готов, ты подумал об этом, Потемкин?

Потемкин об этом не думал…

— Беглец, — проворчал подполковник, — сбежал ты оттуда, где сам не мог спать, — туда, где я спать не могу. Допуская, что это, может быть, мнительность обыкновенная, но, знай, что у нас по ту сторону могут быть только преступники и террористы — спокойно спал бы. Это нормально для нашего подразделения, к этому мы готовы. Я понял одно: делай что надо и — будь что будет! Иначе нельзя, мы солдаты, Потемкин.

Инспектор ДПС ГАИ, Гапченко, перелистывал документы.

Пыхтел, на обочине, «Чемодан» — «Икарус». «Но сегодня — прищурился, глянув на номер, Славик, — «припалился» ты, друг мой! Сегодня мы возле тебя, головой поработаем». Он не спешил, потому что…

Реже стали встречаться Виталик и Славик. Отслужив свое, уходил, как уходит сезон удачи, и сахарный бизнес. «Трейд и К» — находила другую жилу, а жизнь продолжалась.

— Виталик, — итожа большие раздумья большого периода, обратился Славик, — ты же все знаешь... в торговле?

— Ты как-то забавно сказал: «все», а потом — «в торговле»!

— Вообще-то, теперь ты, как депутат...

— Заценишь, Славка! Я — помощник депутата.

— Один черт, у вас вон у всех суперксивы в карманах... Законов для вас не писано! Остановишь: не просто, а за нарушение, — проблемы пойдут такие, что хоть жезл бросай на асфальт, — и беги! И не трогал бы вас, да на лбу не написано. Дай-ка, твою рассмотрю.

— Посмотри, посмотри... Да, не много ты бегал-то, Слава, — косился с улыбкой Виталик, на Славкин живот, — а то похудел бы!

— С гербом! Государственный ты человек, Виталя! — оценил «суперксиву» тот.

— А на тебе, — усмехнулся Виталик, — гербов сколько? Считал?

— Что-то не догоняю?

— На шапке, — загнул первый палец Виталик, — раз! На двух погонах, — загнул он два пальца сразу, — три! Пять пуговиц, — пальцы, на правой руке, закончились, — по борту; на двух карманах; да плюс — ксива с гербом в кармане! Мало?

— А толку?

— Слав, — с умным видом, заметил Виталик, — вот ты ж говоришь: «на лбу не написано»… Ну, — у меня, — это да. Зато у тебя — написано!

Не было б глупо, Славик по лбу бы прошелся ладонью.

— Кокарда, умник! — воскликнул Виталик, — Она же на лбу. Отсюда и речь: у кого, что, на лбу написано. Нет, бог не зря для служивых кокарду придумал! А ты — скромника строишь мне из себя…

— Разве это придумал бог, Виталик?

— Ну, значит тогда, — примирительно, просто, сказал Виталик, — ее сатана придумал…

— Ну, ты даешь!

— Ну, если не бог, то, все-таки, — сатана!

— Скажешь еще, что я ему служу…

— Да, ему, Слав, ему, — а кому же еще!

— А ты?

— А мы — слуги народа! Мы скромные люди. Видишь, мы герб свой в кармане носим.

— М-да... — подтер нос ДПСник Слава, и потянулся к «Распутину» — водке, которую пьют люди среднего, или чуть выше-чуть ниже, полета. — Но, Виталь, у тебя голова! Вот, давай за нее! — толкнул Славик рюмку вперед.

— Погоди! — внутрь ладони убрал свою рюмку Виталик, — За дружбу — святое дело! Она — это первый тост.

— Святое... — вздохнул, опустил глаза Славик, — Да на фиг я, по большому счету, и нужен тебе?...

Виталик открыл из ладони рюмку, и рюмки сошлись, как столкнулись, приветственно, лбами.

Морщась от крепости духа «Распутин», Виталик ладонью, как Ленин, вперед указал:

— Нужен-ненужен — забудь! — хотел что-то сказать, высокое, да воздержался. — Чего ты хотел-то, в торговле своей?

— Твой босс же, я так понимаю, наш рынок держит… Да все, господи, — упредил он протестующий жест Виталика, — знают! А вот я смотрю — «Чемоданы» идут и идут, идут и идут! Из них каждый, ну, тысяч на пятьдесят, как минимум, «зеленью», тарится. И, — руками разводят: ребятки, а что? Мы — ничто! Мы же не нарушаем. Мы — ввозим!

— Тысяч на пятьдесят?

— Сто пудов: я сам это вижу!

— Видишь... ну, да, страж дорог… А денег тебе не дают?

— Так ведь не нарушают, вроде как: на ввоз…

— А вывоза нет?

— Нет.

— А деньги? — Виталик хотел прикурить: зажигалка на миг зависла. Он суть ухватил моментально, — Деньги, — ты не подумал? Ты что? Это разве не вывоз?

— Я спрашивал. Говорят, что хозяева через банк переводят. Мы, дескать, только записки везем, на вьетнамском, там отдаем, загружают по этим запискам, и мы едем назад. И все!