Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

«Абсолют» на столе!» — оценил Виталик.

— Я не стесняюсь сказать, что ты доброе дело, Виталик, творишь! — продолжал Сергеевич, — Работяги мои, к праздникам, деньги получат. Другим — да я все понимаю, — «отстежки» ты тоже даешь. Они тебе тоже должны, как и я, говорить: спасибо…

— Ну, да, — улыбнулся Виталик, — сегодня сказал один!

— Ну, вот видишь...

Твердой рукой, сам, Виталик разлил по рюмкам:

— Ну, значит, Сергеевич, быть добру!

— Да, конечно же — быть!

А в середине мужского, застольного, немногословия, Виталик, подумав, заметил:

— Ты мне кивал, в прошлый раз, Сергеич, на настроение. А ведь вижу, сегодня ты сам посерьезнел.

— Да, есть, — согласился Сергеич, и выпил.

— Так вот, — сказал он, отставляя рюмку, — ты должен, наверное, знать: я того, о котором ты мне говоришь все время — видел.

— Потемкина?

— Да, на «пятерке» бежевой.

— Что ты! И как, что он спрашивал?

— Ничего! Я его в поле увидел. Проезжал и увидел. Проехал бы мимо — глупо. Я поздоровался...

— Все?

— Ну, да, все. А потом я был в Зорях, в России: а там, на подъеме, где мы фуры выводим, помнишь? Там тоже он был, с бабушкой разговаривал, которая у дороги живет…

— О чем?

— Да ты что, я бабулю допрашивать стану?

— Балда ты, Сергеич! Не стал бы — а он?

— Да нет. Не было. Слух бы прошел…

— Слух? Ты — деревня, Сергеич! Да он допросил. Допросил, понимаешь? Карга — не заметила этого, он же свое, что хотел — узнал!

— Ты думаешь?

— Я это знаю!

***

— Альфред Петрович, але?

— Да я слышу! Ты что, заболел опять?

— Нет, не заболел, но прошу… я прошу Вас, остановить, дней на десять, отправку.

— Ты что! Думаешь, что говоришь?

— Думаю, дело в том, Альфред…

— Каким местом, Виталик, ты думаешь, а?

— Ну-уу…

— Вот что, жди, я тебе позвоню.

«Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! — пятерней ткнул в висок и провел к затылку, Виталик, — Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я — меня жизнь загоняет в угол…».

Зла на Потемкина он не держал. «Славик — вот это, да! Вот, Потемкина не спросил, а он виски любит?»

Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.

— Але! Мне Потемкина…

— Виталик? Потемкин на проводе…

— У-й, это я, а ты виски любишь?

— Серьезно? Я этот напиток знаю. Знаю, как он появился; кому, почему, должен был он служить. Он — хороший напиток, Виталий!

— Да? И спасибо! — палец Виталика лег на рычаг.

«Вот так!» — утопил он лицо в ладонях…

О чем мог подумать Потемкин? Да, бог с ним…

«О, боже! — потянулась рука, разрывая пространство, к трубке, — Шеф!».

— Я слушаю, Альфред Петрович!

— Ты считаешь, что справишься в десять дней?

— Я справлюсь…

— Четыре дня! Ты понял? Четыре! Улаживай все. За четыре дня!

— Ох, нелюдь! — сказал, кладя трубку, Виталик.

«А если, — подумал он вдруг, — пока еще не натворил ничего Потемкин, может быть, предупредить его? Так, мол, и так, извини уж, подвинься, не суй в мое дело нос... Если что, я делиться буду. Иначе — ты сам понимаешь! Ты знаешь, кто в этом деле босс?»

Дым от Мальборо разъедал глаза. «Да уж слишком, — запястьем сгоняя слезу, огорчился Виталик, — у нас колокольни разные. Слишком они далеко друг от друга! Потемкин поймет меня?»

Психовал Виталик, давя сигарету в пепельнице: «Раскусит меня он, раскусит! И вместо спасибо, мне скажет — какой я есть ху! Он скажет! — хрипотцой в сухом горле, Виталик похожее что-то на стыд ощутил.

«Переживаю, — опять закурил Виталик, — не за себя — за того, как поется, парня! О совести вспомнил... Да на фиг нужна она, в современной жизни!».

Спокойно курил Виталик, теперь спокойно. И те: в лесу, ночью, и эти переживания, были из-за Потемкина. Потемкин был виноват как ягненок — лишь в том, что Альфред хотел кушать. А человек хуже волка — голодный всегда!

***

А ночью опять не мог спать Виталик. «Как получилось, — хотел он понять, — что я могу, скоро, убить? Кто это сделал со мной? Не мог же я сам! Мне ведь это не нужно. Кому это нужно, а, мама?» — сжимал он руками тяжелую голову. — Кому-то, а делать придется Виталику…

Лезла в голову, лезла, наивная мамина глупость: «Сынок, может, бросишь ты это? В деревню вернешься? А деньги, Виталик, — они погубят… Всех губят шальные деньги…». Она была старенькой, мама, и забывала о том, что не только насущного хлеба Виталику надо. Себя еще сделать, и жизнь обустроить. Своими руками — а как же? Он бросил ГАИ, а туда, как известно, не возвращаются. Да мама не знает — не бросил бы — выгнали. Во время, просто, ушел. И успел познать вкус другой жизни. С учителем, видит господь, повезло. «Гуру!» — слюнный комок завязался во рту. Становилось понятно, кому это нужно…

Тяжелой, все-таки, очень тяжелой, была голова. Измотанный, пьяный, пошел, сел за руль, Виталик. Сна не было и не могло быть. Убивать никого не хотелось…

***

Начальник поста слушал радио.

Полем-полем-полем, свежий ветер пролетел.

В поле свежий ветер, я давно его хотел!...

Мои мысли мои скакуны!

Словно искры летят в эту ночь…

Разрывая безумие ветров хмельных,

Эскадрон моих мыслей шальных!

«Потемкин, — подумал начальник, — это же он — «эскадрон моих мыслей шальных!» Он ведь что мне сказал? «Реальное — дам!» Альфреда — вот кого даст он!»…

— Потемкина! — взял он «прямую» трубку.

— На выезде. Завтра он будет, товарищ майор.

— Появится, срочно ко мне его, с материалом по ОРД!

***

День у Потемкина круто пошел.

— Два момента, — увидел его, дежурный, — шеф тебя ждет, с вечера, с материалом, по ОРД!

— Хорошо, я понял. Стой! — поймал за рукав он дежурного, — тот было рванул на зуммер дежурного коммутатора, — А второй момент?.

— А второй — тебя ждут, на «Рено», в пять утра человек приехал.

— Кто такой?

— Что б я знал!

— Где «Рено»?

— У кафе.

— Виталий! — устало дремавшему за стеклом, постучал Потемкин.

— А? Это я, послушай…

— Ты извини, меня шеф вызывает, с материалом. Потом подойду.

«С моим!» — промелькнуло в мозгу, — Да постой! — прокричал, Виталик, — Мне надо сказать тебе…

— Позже, я подойду!

— Да, стой!

Потемкин, уже уходя, обернулся:

— Но, я же сказал, — голос был не совсем дружелюбным, — приду!

И ушел.

Виталик смотрел ему в спину:

— Шанс, господи, ты же убил свой шанс! — чуть не плакал Виталик.

Оставалось три дня. Приговор себе подписал Потемкин! Виталик хлопком вогнал ключ в замок зажигания. Бесшумный мотор у «Рено». Подпрыгнула, и заняла свое место в шкале на тахометре стрелка, Дошло, что Виталик «завелся». «Поеду, зачем мне теперь Потемкин? Поезд ушел!».

«А что бы сказал я, дурак, человеку? — готов был смеяться он сам над собой, — Потемкин, не трогай, — Лахновский!»? «Бросай все, Потемкин — и к нам!» Потемкин пришел бы — а вдруг? Почему бы и нет? Лахновский сказал бы: «Спасибо, Виталик!» А после Виталик Лахновскому был бы не нужен. Зачем когда будет такой, как Потемкин?