Эд Макбейн - Легавые

Вечером того же дня смотритель парков Каупер спускался по широкой белой мраморной лестнице нового театрально-концертного комплекса под руку с женой в белой норковой шубке и легком белом шарфе. На смотрителе парков был великолепный смокинг и черный галстук. Впереди, шагах в четырех, шествовали мэр с супругой. Воздух был сухим и морозным, на небе ни звездочки. На лестницу и тротуар из окон падал мягкий свет. Жена что-то шепнула Кауперу на ухо, а он не успел рассмеяться, не успел поправить перчатку на левой руке, не успел шагнуть на следующую ступеньку, как в морозном вечернем воздухе раздались два выстрела. Рука смотрителя застыла, нога так и не коснулась ступеньки. Кровь брызнула из ран на лбу и щеке. Он рухнул и покатился вниз. Жена закричала, мэр обернулся посмотреть, что происходит, а ушлый фоторепортер, оказавшийся тут как тут, успел сделать снимок.

Когда Каупер застыл у подножия белой мраморной лестницы, он был мертв.

Кончетта Эспозита Ла Бреска всего-навсего не любила негров, а ее братья были убеждены, что негров надо уничтожать при первом удобном случае. Ума-разума они набирались в итальянском квартале, иронически и в то же время любовно названном его обитателями Парадизо. Маленькая Кончетта, выросшая в этом райском саду, не раз была свидетельницей того, как ее братцы вместе с другими соседскими ребятами разбивали негритянские головы. И это не вызывало в ней протеста. Если ты настолько глуп, думала она, что родился негром, да еще забрел в Парадизо, стадо быть, ты заслужил, чтобы тебе разбили дурацкую черную башку.

Девятнадцатилетняя Кончетта покинула Парадизо, когда неаполитанец Кармине Ла Бреска, продавец льда, недавно приехавший в Риверхед, сделал ей предложение. Кармине был красавцем с огромными карими глазами и черными курчавыми волосами. К тому же его дело процветало. Кончетта приняла предложение, потому что ей нравился Кармине. Кроме того, она забеременела.

Через семь месяцев после свадьбы у них родился сын Энтони, которому теперь исполнилось двадцать шесть. Он жил с матерью на Джонсон-стрит. Через месяц после рождения сына Кармине уехал обратно в Италию. По слухам, он погиб во время Второй мировой войны, и больше ничего о его судьбе Кончетта не знала. Впрочем, она была уверена, что Кармине вовсе не погиб, а напротив, стал главным продавцом льда в Италии и живет себе припеваючи — крутит напропалую романы с девицами и грешит с ними в погребе, как это случилось когда-то с ней самой.

Кончетта Ла Бреска не любила негров и по сей день. Она не на шутку испугалась, обнаружив одного из них на пороге своего дома в пять минут первого ночи.

— Это что еще такое? — крикнула она. — А ну-ка, убирайся!

— Полиция, — сказал Браун и показал значок. Только теперь Кончетта заметила, что рядом с огромным негром стоит белый коротышка с узким лицом и холодным взглядом злодея.

— Что вам надо? Уходите! — крикнула она и опустила жалюзи на стеклянной входной двери. Квартира Кончетты была на втором этаже, туда вела шаткая деревянная лестница, на которой Уиллис споткнулся и чуть было не слетел вниз. Лестница выходила на задний двор, где росло дерево, увешанное какими-то липкими плодами. Браун решил, что это инжир. Через дворик по диагонали тянулась веревка с замерзшим нижним бельем. Ветер выл, норовя сдуть Уиллиса с лестницы в виноградник, побеги которого опутали дворик. Он еще раз постучал в дверь и крикнул: «Полиция! Лучше откройте!»

— Sta zitto, [2] Подождите. (ит.) — крикнула Кончетта и отворила дверь. — Вы что, хотите разбудить весь квартал?

— Войти-то можно? — осведомился Уиллис.

— Входите, входите, — проворчала Кончетта и отступила из прихожей в крошечную кухоньку, пропуская Уиллиса и Брауна в квартиру.

— Что вам понадобилось в два часа ночи? — спросила Кончетта, с трудом затворяя дверь за сыщиками, поскольку ветер пытался этому воспрепятствовать.

Кухня оказалась маленькой и узкой. У одной стены стояли плита, раковина, холодильник, у противоположной — стол с металлической столешницей, а ближе к батарее — металлический шкаф с приоткрытой дверцей. Он был набит консервами и пакетами с кашами. На холодильнике стояла фарфоровая собачка. Над батареей висела дешевая олеография с изображением Иисуса Христа. Кухню освещала люстра — большая стеклянная чаша на цепях. Из крана капало.

— Сейчас не два часа, а начало первого, — поправил хозяйку Браун. В его голосе появились особые интонации, и Уиллис решил, что это исключительно из-за Кончетты Ла Брески.

В который раз он поразился чутью Брауна. Это был не человек, а радар, способный безошибочно распознать негрофоба в радиусе мили. Впрочем, Уиллис чувствовал, что хозяйка квартиры настроена враждебно к ним обоим. По ее прищуренным глазам видно было, что она готова в любой момент дать отпор. Она вышла босиком в мужском халате, накинутом на ночную рубашку.

— Вы миссис Ла Бреска? — спросил Уиллис.

— Я Кончетта Ла Бреска, а вы кто такие?

— Детективы Уиллис и Браун из восемьдесят седьмого полицейского участка, — представился Уиллис. — А где ваш сын?

— Спит, — ответила Кончетта и, поскольку родилась в Неаполе, а выросла в Парадизо, сразу же заявила: — Он был со мной весь вечер. Вы, наверно, что-то перепутали.

— Не могли бы вы его разбудить, миссис Ла Бреска? — попросил Браун.

— Зачем?

— Нам надо с ним поговорить.

— О чем?

— Мадам, если хотите, мы можем забрать его в участок, — сказал Браун, — но, по-моему, будет проще, если мы сейчас кое о чем его спросим. Так вы разбудите его или нет?

— Я не сплю, — послышался голос Ла Брески из соседней комнаты.

— Не могли бы вы к нам выйти, мистер Ла Бреска? — спросил Уиллис.

— Одну минуту, — отозвался тот.

— Он был дома весь вечер, — повторила Кончетта.

Рука Брауна скользнула к кобуре. Кто его знает, вдруг этот Ла Бреска всадил две пули в голову смотрителя парков?

Он долго не появлялся, а когда наконец вышел в халате на кухню, взъерошенный и заспанный, оказалось, что в руках у него только пояс, который он пытался завязать.

— Ну, чего вам надо? — буркнул он.

Поскольку Хэл Уиллис и Артур Браун пришли к Ла Бреске, так сказать, неофициально и не собирались его задерживать, детективы решили, что нет смысла напоминать ему о правах. Вместо этого Уиллис сразу взял быка за рога:

— Где ты был сегодня в половине двенадцатого?

— Дома, — ответил Ла Бреска.

— Что делал?

— Спал.

— Во сколько лег?

— В десять.

— Всегда ложишься так рано?

— Да, когда надо рано вставать.

— А завтра рано вставать?

— В шесть.

— Зачем?

— Надо идти на работу.

— Ты же безработный.

— Я нашел работу вчера, сразу как вы уехали.