Эд Макбейн - Послушаем за глухого!

Теперь можно было переходить ко второй, не более приятной стадии расследования — искать ответ на вопрос, кто с ним так обошелся.

Детектив Коттон Хоуз взглянул на фотографию, извлеченную из конверта, и решил, что это Джордж Вашингтон. Впрочем, он решил на всякий случай удостовериться.

— Кто это, по-твоему, — спросил он Альфа Мисколо, который пришел в отдел из своей канцелярии забрать скопившиеся за неделю отчеты детективов и разложить их по папкам.

— Наполеон Бонапарт, — сказал Мисколо, после чего покинул комнату детективного отдела, что-то бормоча себе под нос. Но Коттон Хоуз все же остался при убеждении, что это Джордж Вашингтон.

Коллеги уже ввели его в курс последних событий, и в первую очередь насчет появления Глухого. Хоуз выдвинул предположение, что портрет Вашингтона есть дополнение к ранее поступившим портретам Гувера. Он, кстати, увидел в этом свою логику. Как-никак штаб-квартира Федерального бюро расследований, которое возглавлял Гувер, находилась в столице Соединенных Штатов, Вашингтоне, округ Колумбия. Это казалось очень простым выводом. Но Хоуз быстро напомнил себе, что когда имеешь дело с Глухим, ничего простого быть не может. Если бы Глухой планировал операцию в Вашингтоне, он не стал бы приставать к загруженным работой сотрудникам Восемьдесят седьмого участка. Перегруженным работой, поправил себя Хоуз. В таком случае он посылал бы свои идиотские письма ребятам из вашингтонской полиции. Нет, портрет основателя этой страны указывал на что-то другое. Название города тут не подходило. Хоуз в этом не сомневался. Не сомневался он и в том, что прекрасное лицо шефа ФБР указывало вовсе не на марку пылесоса, при всех отличных качествах этой машины. «Кстати, — подумал он, — а что, собственно, означает Дж.? Джеймс, Джек, Джером, Джулз?»

— Альф! — крикнул он, и из другого конца коридора отозвался Мисколо.

— Чего тебе?

— Зайди на минутку.

Хоуз встал из-за стола и вытянул руку с фотографией. Он был высок, шесть футов два дюйма, и весил сто девяносто фунтов плюс-минус то, что добавляла любовь к пицце и сладостям. У него был прямой хороший нос, рот с широкой нижней губой и рыжие волосы с седой прядью над левым виском. В свое время он получил удар ножом по этому месту от техника-смотрителя одного из жилых домов, решившего, что это вор. У него были голубые глаза, и, когда он только начинал работать в полиции, его зрение отличалось орлиной зоркостью. Но все это было давно, и годы брали свое. Хоуз смотрел на снимок на расстоянии вытянутой руки, поскольку страдал дальнозоркостью. Его стали одолевать сомнения: вдруг Мисколо правильно определил того, кто запечатлен на фотографии?

Нет, это конечно же был Вашингтон.

— Это все-таки Вашингтон, — сообщил он Мисколо, когда тот снова появился в отделе.

— Не может быть, — сухо отозвался тот. У него был вид человека, которого оторвали от срочных дел и которому не до пустых разговоров.

Хоузу хотелось спросить его кое-что еще, но, видя взгляд Мисколо, он заколебался. Затем наконец решив — «какого черта?» — заговорил:

— Что означает Дж. — Дж. Эдгар Гувер?

— Джон, — сухо ответил Мисколо.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Они смотрели друг на друга и молчали.

— Значит, Джон? — спросил Хоуз.

— Так точно, — ответил Мисколо. — У тебя все?

— Все. Спасибо тебе, Альф.

— Не за что, — ответил Мисколо и, качая головой удалился.

«Джон Эдгар Гувер, — бормотал себе под нос Хоуз. — И Джордж». Имена эти притягивали его внимание. Его самого назвали в честь пламенного проповедника Коттона Мэзера. Это имя, впрочем, не нравилось Хоузу, и он всерьез подумывал сменить его, когда ухаживал за еврейкой Ребеккой Голд. Та, однако, узнав о его намерениях, заявила:

— Если ты сменишь имя, Коттон, я больше не буду с тобой встречаться.

— Но почему, Ребекка? — удивленно спросил он и в ответ услышал:

— Это лучшее, что в тебе есть.

Больше Коттон Хоуз с Ребеккой Голд не встречался.

Временами он думал, что вполне мог бы стать Кэри Хоузом, или Полом, или Картером, или Ричардом. Но особенно хотелось ему — в чем он не признавался ни одной живой душе — зваться Лефти. Лефти Хоуз. Какой преступник не придет в трепет от одного лишь звука имени Лефти Хоуз? И неважно, что он не был левшой! Нет, это имя внушало бы всей уголовной шушере священный трепет… Ну да ладно. Хоуз вздохнул и пододвинул портрет Вашингтона так, что тот оказался посередине стола, как раз перед ним, Хоузом. Детектив уставился в непроницаемое лицо первого президента США, словно надеясь, что тот сжалится и поведает ему тайну Глухого. Но Вашингтон и глазом не моргнул. Тогда Хоуз зевнул, потянулся и переложил портрет Вашингтона на стол Кареллы, чтобы тот сразу обратил на него внимание, как только вернется в отдел.

Без пятнадцати двенадцать высокий молодой светловолосый человек со слуховым аппаратом в правом ухе вошел через вращающиеся двери банка. На нем были габардиновый бежевый костюм, серая рубашка, коричневый галстук, коричневые носки и коричневые кожаные туфли. В предыдущие визиты он выяснил, что над входом установлены телекамеры. Кроме того, такие же камеры имелись и у пяти окон кассиров, слева. Насколько он знал по проведенному обследованию, обычно камера делала снимок каждые тридцать секунд и переходила на постоянную съемку, только если кто-то из сотрудников устанавливал соответствующий режим. Глухой, однако, не боялся камер, поскольку довольно давно являлся законным вкладчиком.

Впервые он появился в этом банке месяц назад, чтобы положить пять тысяч долларов на срочный вклад (до трех месяцев под пять процентов). Глухой дал заверения заместителю управляющего, что не имеет намерений снимать вклад до истечения этого срока. Разумеется, он говорил неправду. На самом деле в последний день апреля он как раз собирался забрать и свои пять тысяч, и еще четыреста девяносто пять тысяч долларов. Но, так или иначе, он сейчас находился тут на законных основаниях.

Потом он еще дважды посещал банк по делу — вносил небольшие суммы на только что открытый счет. Сегодня он опять-таки собирался положить еще шестьдесят четыре доллара. Заодно он хотел проверить, как лучше расставить по местам своих пятерых сообщников в день ограбления.

Банковский охранник стоял внутри, у вращающихся дверей, слева, под объективом камеры. Это был человек лет шестидесяти, с небольшим брюшком. В свое время он работал то ли на почте, то ли курьером, и теперь носил свою форму с тем чувством достоинства, какое только мог внушать ему данный пост. Глухой подозревал, однако, что беднягу схватит инфаркт от ужаса, если он вытащит свой револьвер 38-го калибра, который сейчас мирно дремал в кобуре на боку. Пока же он одарил Глухого улыбкой, а тот, войдя в банк, улыбнулся в ответ и двинулся к окошку кассы, мерно постукивая каблуками туфель по мраморному полу. Перед ним было два стола с мраморными крышками, под которыми в ячейках находились бланки вкладчиков. Глухой подошел к ближайшему столу, встал лицом к окошкам кассиров и начал быстро набрасывать план банка.