Фредерик Дар - Не спешите с харакири

Он наклеил императорскую марку и поручил своему камергеру Вава-Мояшкура доставить письмо по назначению, что тот и сделал. Но камергер знал шоконатский язык, и когда император умер, поспешил поделиться тайной покойного с новым императором Этолото-Киднякмоно. Преемник Твояжитуха-Покайфу понял опасность, которую представляло для него это письмо, и направил за ним своих слуг во дворец Бяку Хамури. Слуги выполнили поручение. Конверт вернулся в императорский дворец, где его спрятали в секретных архивах, так как в законах шоконата говорится, что тот, кто уничтожит текст, написанный рукой императора, будет после смерти воплощаться в свинью на протяжении ста тысяч поколений.

Старик закрывает глаза. Его одолевает усталость. Учитывая его возраст, в этом нет ничего удивительного.

Я отвожу врача в сторонку.

— Вы не могли бы сделать ему ещё одну инъекцию сердечного стимулятора?

У него как раз находится при себе отличное стимулирующее средство британского производства «Тони-Армстронгджонз» на базе гипосульфита. Он вкалывает его Бяку Хамури, в следствие чего тот оживляется и находит в себе силы продолжить повествование.

Предатель всегда остается предателем. Негодяй-камергер, предавший память своего императора Твояжитуха-Покайфу, имел слишком длинный язык и поведал о тайне конверта не только своему новому хозяину, но также и своим любовницам, которые, в свою очередь, рассказали об этом другим своим любовникам, — и вот уже новость разнеслась по свету. Конечно, камергер за это был наказан, и весьма болезненным способом: ему надрезали сантиметров на шестьдесят живот и перед тем, как его зашить, не забыли насыпать туда красного перца; тем не менее, тайна стала достоянием определенной части населения.

Прошли годы. Бяку-Хамури узнал, что он — сын императора, но для того, чтобы доказать это, требовалось официальное доказательство, которым являлся тот пресловутый конверт. Увы! Он был надежно погребен в подземных тайниках дворца. К власти пришла новая династия, и инцидент был забыт. Всеми, кроме Бяку Хамури, который на протяжении всей своей жизни обсасывал эту горькую пилюлю. И вот в один прекрасный день…

В тот прекрасный день на прошлой неделе японское посольство в Париже организовало выставку произведений древнего японского искусства. Союз филателистов попросил, чтобы на экспозиции был выставлен первый экземпляр личной марки императора. Она представляет собой такую филателистическую редкость, что её ещё никто не видел.

Японское правительство знало, что такая марка существует в императорском дворце — та самая, которая была наклеена на знаменитый конверт, смекаете, мои ягнятки?

После некоторых колебаний, было решено в целях повышения культурного престижа Японии послать конверт на выставку в Париж. Конверт-завещание пролежал в тайнике около века и стал своего рода любопытной реликвией. Но Бяку знал его истинную цену. Наконец-таки ему представилась возможность, которую он ждал всю свою долгую жизнь (которая могла бы послужить объектом изучения геронтологов). Он мог вернуть себе причитающееся, так как за все это время конверт впервые был извлечен из тайников императорского дворца.

Он заручился поддержкой бывшего шефа японского гестапо Фузи Хотьубе и его команды. Не считаясь с расходами, он послал их в Париж с приказом любой ценой заполучить конверт и доставить его в Японию.

Теперь все становится на свои места: поджог в посольстве, нитроглицерин, которым Фузи Хотъубе запасся на случай авиакатастрофы. Все, кроме одной вещи…

— Скажите, месье, почему двое почтенных японцев покончили с собой, прочитав надпись на конверте?

Бяку просит очередной бокал вина и, с удовольствием осушив его, объясняет:

— В наших священных текстах сказано, что тот, кто коснется пальцами текста, написанного рукой императора, будет проклят во веки веков, если не покончит с собой в течение часа.

На этот раз все становится ясным, как божий день.

Переливание давно закончено.

Берю полностью пришел в себя после донорства.

Мы приносим телефон бедняге Бяку, чтобы он смог отдать распоряжения своим людям. Его телохранители приедут забрать его на машине «скорой помощи». Я торжественно обещаю ему передать его драгоценный конверт — свидетельство об императорском рождении — в ближайшее время.

Мое обещание служит ему новой порцией сердечного допинга.

— Я еду за конвертом в свою контору и потом привожу его к вам в гостиницу, — говорит Рульт, высаживая нас у гостиницы.

На Токио спускается ночь. Бездонная и бархатистая.

Портье вручает нам телеграмму из Франции Я спешу распечатать её. Толстяк с улыбкой поджидает меня в лифте.

— Ты что-то не спешишь. Я чертовски устал и хочу для поднятия духа принять ванну, тем более, что я не делал этого с тех пор, как женился мой племяш…

Я присоединяюсь к нему, разворачивая телеграмму

— От Старикана?

— Да.

— Что там еще придумал на нашу голову этот затейник?

— Слушай: «Никаких новостей о Пино тчк Убитая молодая азиатка работала в посольстве Японии тчк Кадиллак был сдан японскому клиенту тчк Берюрье присвоено звание старшего инспектора тчк Мои поздравления тчк Жду новостей тчк Искренне ваш тчк».

Лифтер нажимает на кнопку, и мы взлетаем в воздух, благоухающий хризантемами. Я нежно смотрю на Толстяка. Он стоит по стоике «смирно» — пятки вместе, носки врозь с гордо поднятым подбородками и застывшим взглядом. Его толстые губы мелко дрожат. И вдруг, когда лифт достигает третьего этажа, он раздражается рыданиями, до смерти напугав грума, который справедливо задается вопросом, не сошел ли с ума его пассажир.

— Ах, Сан-А, дружище! Сан-А, Сан-А, — плачет мой славный Берю. — Неужели?! Скажи мне, это правда? Я, Берюрье, — старший инспектор?!

— Ну да!

— Честно?

— Конечно, корифан!

Я энергично трясу его руку

— От всей души поздравляю тебя, старый хрыч! Ты это заслужил!

Он опускает голову и, всхлипывая, бормочет:

— Не называй меня больше «старым хрычом», пожалуйста! Это как-то не вяжется со званием старшего инспектора.

Так как уже около минуты лифтер ждет нас с открытыми дверями и ртом, я выталкиваю старшего инспектора из кабины.

Он гордо вышагивает в серебристо-голубом свете гостиничных ламп. Над его головой сияет нимб, надежно зацепившись за ветвистые рога.

Подойдя к дверям номера, он хватает меня за руку и говорит:

— Представляешь, в тот день, когда моя славная матушка произвела меня на свет, к ней явилась фея и сказала: «В один прекрасный день ваш сын станет старшим инспектором».

— Да, — поддакиваю я, — так же было с мадам Гюго, когда она родила своего Виктора. Ей тоже привиделось…