Алексей Янинин - Обвиняется... сенсация

— О’кей! Ты меня убедил. Не скажу, что мне нечего тебе возразить, но все-таки это шанс. Это — версия.

Катер гнал перед собой Мартина Мюллера, лишь иногда давая ему оторваться, зажигая проблеск надежды в его едва различимых в темноте октябрьского вечера опухших от слез глазах, незаметных на раздувшемся от редких, но точных ударов почерневшем и окровавленном лице. До нынешнего вечера Катер никогда не позволял себе играть с будущей жертвой как кошка с мышью. Но на этот раз издевательства были продуманы заранее, входили в план. И Катер наслаждался… Пожалуй, недаром его фамилия была Катер, что по-немецки значит «кот».

Вернер еще не знал чувства наслаждения полной, вплоть до смерти, властью над бессильным перед ним, безвольным в его руках человеком. Новое ощущение пьянило крепче шнапса, действовало сильнее наркотика. Но никогда не следует тешиться этим чувством без меры, предостерегал себя Вернер. Чем больше «играешь» с жертвой, тем больше у нее шансов, пусть посмертно, отомстить тебе. Захваченный погоней, привлекательной вдвойне из-за того, что результат известен заранее, ты можешь случайно оставить отпечаток ботинка в луже грязи, не заметить, как из кармана пальто или куртки при резком ударе вывалится носовой платок с монограммой или перчатка, а то и записная книжка с адресом, именем, фамилией и группой крови владельца.

Никогда не забудет бывший полицейский ограбления банка, раскрытого в считанные минуты благодаря самому грабителю. Отдав налетчику деньги, не растерявшийся служащий банка попросил вора расписаться в формуляре. Якобы только для того, чтобы полиция не обвинила самих банковских клерков в хищении денег. От напряжения потеряв контроль над собой, занятый мыслями только о том, как побыстрее «смотаться» с деньгами, а может, и желая покуражиться — вот он, мол, какой честный, грабитель автоматически расписался на квитанции… собственным именем. Остальное было делом техники.

Вот что значит потерять над собой контроль, поддаться чувству вседозволенности, вспоминал Катер. У него ошибки быть не могло. Нагнав отбежавшего в сторону и попытавшегося укрыться в невысоких кустах Мюллера, уже не отдававшего себе отчета в собственных действиях, не понимавшего, что эти кусты не могут служить ему прикрытием, Катер, разогнавшись в два-три прыжка, резко рванул вверх, намереваясь послать удар левой ногой прямо в горло жертвы. Но, уже наметив дугу, по которой должен был пронестись мысок ноги, обутой в жесткий, кованый, армейского образца ботинок, он задержал движение, поменял направление и лишь пнул Мюллера ногой в живот. Удар лишь слегка коснулся брюшины и, оставив на теле кровоподтек, вынудил Мюллера согнуться пополам и зайтись в судорожном, хриплом отхаркивании. Словно рыба, вытащенная из воды и брошенная на песок пляжа, он бился на земле, хватая воздух жадно открытым, кроваво-черным, расколотым ртом, пытаясь разлепить пальцами, отдавленными коваными каблуками, запорошенные землей, залитые кровью напополам со слезами и холодным потом глаза.

Не желая расставаться с надеждой выжить, Мюллер смог вскочить, но тут же упал, вновь встал на четвереньки и, страшно, злобно воя, словно волк, попавший в хитро запрятанный охотниками капкан, едва перебирая заплетающимися ногами, путаясь в направлении, пополз в сторону дороги, мелькавшей вдали фарами проносившихся легковушек. Он не понимал, зачем его бьет, калечит, рвет на части этот страшный человек. За что? Ведь всего две недели назад они так славно беседовали на скамейке женевского парка. Кто бы мог подумать, что он окажется таким страшным зверем?! Правда, «наемник» не был особенно любезен и тогда, но это не причина для столь страшной пытки. Они же работают на одного хозяина. Зачем же тогда?

Да, они работали на одного хозяина, думал и Вернер, но работали по-разному. По-разному их и оценили. Именно поэтому, чтобы спасти его — Вернера Катера, не дать следствию и доли возможности выйти на частного детектива, решено было пожертвовать Мюллером. Мартином Мюллером. Тем самым журналистом, на свидание с которыми приехал Кроммер. Тем самым «прыщавым», с которым встречался Катер. Тем самым, кого «засекли» Дорфмайстер и Циммер.

Несколько дней назад, отбросив в сторону экземпляр «Блика», Вернер поднял трубку надрывавшегося от натуги телефона и, услышав спокойный, как обычно немного искусственно приглушенный голос, не выдержал, сорвался.

— Какого черта вы втянули в такое дело этого прыщавого сопляка в джинсах? — Примерно такой вопрос, если опустить все промежуточные выражения, выбор которых в языке бывшего полицейского оказался весьма богатым, задал Катер. — Его вычислили эти два парня из «Блика». Это же надо быть таким идиотом, чтобы нарисоваться рядом с…

— Заткнись! — резко одернул детектива голос в трубке и уже спокойнее добавил: — Я думал, что ты только смотришь телевизор, а оказывается, бывшие полицейские не чураются и прессы. Ладно, — почувствовав по злобному сопению собеседника, что тот вновь готов взорваться, примирительно предложил голос, — не поднимай волну, а то пузыри пойдут!

— Только не надо меня пугать! — уже почти кричал Катер в телефон.

— А я и не пугаю. Я предупреждаю. Нам надо встретиться и все спокойно обсудить. Есть выход.

— Но предупреждаю заранее. — Голос Катера, слегка осипший от напряжения, предательски дрогнул. Он судорожно сглотнул и продолжил: — На тот случай, если я пропаду или внезапно скончаюсь, пусть даже и без всяких признаков…

— Да заткнешься ли ты наконец, ублюдок! Нашел кого пугать, — возмущенно, в свою очередь срываясь на крик, зашипела трубка. — Здесь не маленькие дети, и ты не институтка. Знаем, что ты страховался. Тебя будет ждать машина перед «боксерским» баром.

«Они ничего не знают. Слава богу!» — От радости у Вернера на кончике носа даже выступили маленькие, словно мелкие бисеринки, капельки пота. Адски заломило в висках. Они ничего не знают! Все рассчитано правильно — его никогда не собирались убирать, он был идеальным, полезным человеком. Нерассуждающий, квалифицированный исполнитель. Никто до сих пор не собирался избавляться от него. Потому-то за ним и не следили, хотя «хозяин» и предполагал, что Вернер изобретет какую-нибудь собственную систему страховки. Скажем, письмо в газеты с рассказом обо всем, хранящееся у неизвестного им, но верного Катеру человека. От Вернера этого хода ждали, как от всякого нормального профессионала. «Я стал для них нежелаемым свидетелем лишь в ту минуту, когда журналисты вышли на «прыщавого». Мне доверяли и не следили за мной. Сейчас, когда я только припугнул разоблачением, они попались. Фактически признались, что ни после операции с «Клопом», ни после этого дела в Женеве от аэродрома, где приземлился все тот же спортивный самолетик, меня не «вели». Но я-то какой дурак! Понадеялся на расчеты «хозяина» и сам для страховки ничего не предпринял. Мог бы состряпать себе хоть какое-нибудь алиби. А сейчас положение у меня — не позавидуешь!»