Генрих Боровик - Момент истины

— Я стану для него предателем.

— Да никоим образом! Вы получили задание из Москвы — раскрыть себя. Для того, скажем, чтобы спасти настоящего резидента. Ну, или что-то в подобном духе. Отработаем потом.— Калишер помолчал немного, отхлебнул кофе и добавил:— Имейте в виду: это предпоследний.

— Что предпоследний?— не понял Астахов.

— Аргумент,

— У вас есть еще одни?

— Есть, Астахов, есть. Я не хотел доводить до него. Он вульгарен, не мной придуман. Но приходится. Итак, последний аргумент...

В номере у Кларка собрались, кроме него, Максвелл, Mopp, Катлен и Стэннард. Перед ними стоял Игорь.

— Я уверен, что это случайный выстрел. Пальнул часовой, и все...— говорил он.

— Но вы же не знаете, куда идти, даже если выберетесь из города живым,— сказал Кларк,

— Знаю,— упрямо говорил Игорь.— Найду.

— Если знаете, почему не пошли сразу, зачем вернулись?— подозрительно спросил Морр.

— Я хотел идти сразу. Оттащил тело, накрыл брезентом... Но потом подумал: ведь я не имею права... Не предупредить вас, что Абу погиб.— Ведь теперь все иначе...

— А что иначе?— все более раздражался Mopp.— Что иначе-то?

— Кроме того, я должен сказать отцу... Хотя бы проститься с ним... Я не могу так просто уйти отсюда.

— Сопли!— сказал Mopp.

— Ну как?— спросил Кларк, обращаясь ко всем.— Мое мнение: пусть он решает сам, если готов идти — пусть идет.

— Согласен. — сказал Максвелл.

Mopp несколько секунд колебался.

— Бесполезная затея. Его прикончат, а потом прикончат нас... Но раз вы... я с вами...

Катлен улыбнулась:

— В таких случаях решают мужчины.

Настала очередь Стэннарда:

— Снимите мою подпись,— пробормотал он.— Я не могу... Снимите. Прошу вас...

— Итак, последний аргумент,— сказал Калишер.— Если до семи утра вы не сделаете заявления перед журналистами, в семь часов пятнадцать минут ваш сын погибнет. Заметьте: не вы, а ваш сын. По классическим канонам. Если хоть одно слово из нашего с вами разговора станет известным Игорю или кому бы то ни было, ваш сын погибнет. И последнее: если вы или тем более Игорь сделаете малейшую попытку бежать, он погибнет немедленно. Все, больше у меня аргументов нет.

Он проглотил таблетку, посмотрел выжидающе на собеседника. Тот, подавленный, молчал.

— Можете идти.

Астахов направился к двери.

— Да,— вспомнил Калишер.— Инструкцию уничтожить сразу, как только выучите легенду... Желаю успеха!

Игорь искал отца. Заглянул на кухню, подошел к двери в комнату Мэри, постучал.

— Да.— Мэри стояла перед зеркалом.

— К вам не заходил отец?— спросил Игорь обеспокоенно.

Мэри покачала годовой.

— Вы не знаете, где он?

Мэри снова покачала головой. По лицу ее текли черные слезы.

— День рождения,— тихо говорила она своему изображению в зеркале.— Старая дура... Старая некрасивая дура...

Mopp сидел в своем номере и что-то писал. В дверь заглянул Хольц.

— У тебя еще льду в холодильнике не найдется?— спросил фотограф.— Хочу еще одну пленку проверить.

— Сейчас.—Mopp встал и пошел к холодильнику.

Хольц подошел к столику, за которым только что сидел Mopp, с интересом взглянул на листок бумаги. Он был весь испещрен подписями — Mopp, Mopp, Mopp, Mopp...

— Тренируешься,— усмехнулся Хольц,— отрабатываешь завиточки поэффектней.

— Нет, я просто думал: какой-то никчемный росчерк... Четыре буквы... А цена!.. Никогда не думал, что за четыре мои каракули гонораром может быть жизнь...

— Тут какая-то суета... Что-то от меня скрывают.— А, Эдвард?

— Да нет... какая суета!

— Стэннард сам не свой...

— А он вообще неизвестно чей...

— Слушай, что происходит?— впрямую спросил Хольц.

— Да что ты меня допрашиваешь?— возмутился Mopp.— Я ничего не знаю, как и ты...

— Ну, ну,— Хольц подошел к окну.

— Тебе никогда не приходилось видеть, как киты кончают жизнь самоубийством?—вдруг спросил Mopp.

— Нет.

— Они выбрасываются на берег. Огромные, могучие... Жуткая картина. И никто не знает, почему. Мы сейчас похожи на этих китов.— Он усмехнулся.— Киты журналистики...

— Смотри — Астахов! Куда это его водили! — воскликнул Хольц, увидев, как по улице под дождем, сопровождаемый двумя солдатами, шел к отелю управляющий.

Астахов через черный ход вошел на кухню.

— Где ты был?— бросился к нему Игорь.— Почему ничего не сказал? Тебе же нельзя тяжелое... с твоим сердцем!..

— Ничего, ничего,— бормотал Астахов, ставя на пол две корзины. Взялся за сердце, с трудом выпрямился.— Мне помогли...

— Тебе надо лечь. Я пойду приготовлю тебе постель...

— Иди...

Астахов остался один на кухне. Вынул из кармана листок, полученный от Калишера. Принялся читать, поглядывая время от времени на дверь. Прочел. Начал читать снова.

В дверь заглянул Хольц:

— Говорят, продукты появились?

— На завтра.

— Значит, спать без ужина?

— Я очень устал...

Астахов дождался, пока за Хольцем закрылась дверь, хотел порвать листок, но на кухню вошла Мэри.

— Будем готовить ужин?

— Да, надо бы что-нибудь сообразить,— механически сказал Астахов,

— Вам что — плохо?

— Нет, все в порядке.

Астахов сунул листок с инструкцией в карман рубашки.

— Не надо сегодня ничего готовить, завтра...

По скрипучей деревянной лестнице Астахов тяжело поднялся на чердак. Посвечивая себе карманным фонарем, сделал несколько шагов по пыльным доскам. И сразу наткнулся на что-то плоское, накрытое куском обветшалого брезента. Ногой сбросил брезент, откинул крышку чемодана. Внутри матово поблескивали детали переносной радиостанции. Астахов ногой же захлопнул крышку, вынул из кармана инструкцию, медленно разорвал ее, бросил куда-то в сторону...

Шесть раз прокричала ящерица. Астахов, шевеля губами, механически по привычке сосчитал. Подошел к окну. Посмотрел на улицу. Под дождем ходили часовые: вправо, влево, вправо, влево...

У себя в комнате Игорь вынул из стенного шкафа походные ботинки на толстой подошве, осмотрел внимательно. На письменном столе переворошил какие-то бумаги, порвал некоторые из них, другие сунул в карман рубашки. Вынул из рамки фотокарточку — он с отцом,— тоже положил в нагрудный карман рубашки. Сел на стул, принялся переобуваться.

Астахов, обеспокоенный, стоял у двери в комнату сына. Услышал шаги, не выдержал, приоткрыл дверь, увидел разбросанные в беспорядке вещи. Игоря, надевающего штормовку, все понял.

— Это мальчишество, Игорь.

— Папа, я хотел тебе сказать, мне нельзя здесь больше оставаться.

— Ты русский, ты английский подданный, какое дело тебе до чужого острова!

— Хотел бы я быть русским...

— Ты русский по крови...

— По крови... По крови это, наверное, слишком мало.

— Тебя все равно не выпустят.

— Под стеной есть лаз. Мы вырыли его с Абу, когда были мальчишками. Он зарос, но я смотрел сегодня, пролезу.