Питер Гринвей - Человек, который похитил королеву и распустил парламент

Ригг не мог вынести роли тетушки Сэлли:

— Именно так. Кавалер смеется над нами. Мне кажется, мы сами усугубили положение…

Остальные проворчали что-то в знак согласия с ним. Лэнгли понял, что происходит немыслимое. Его неколебимый авторитет стоял под сомнением. Он и его предки привыкли к нападкам на их суждения. Но нападать на его авторитет… Он резко оборвал Минтера:

— Хорошо. Вы отуманены его благими намерениями. А между прочим, вам все известно не хуже, чем мне. Он изо всех сил старается добиться доверия народа. Чего же еще вы ожидали?

— И несмотря на это, вы все еще требуете, чтобы мы чего-то ждали?

— Да! — Лэнгли перешел в атаку и счел возможным сделать паузу, чтобы найти подходящий аргумент, в наличии которого он, опытный политик, не сомневался. — Вайатт делает то, о чем обе основные политические партии мечтали многие годы. Мы находились в страхе. В страхе перед избирателями, перед мировым общественным мнением, перед ошибками прошлого. Сознаете ли вы, что с пятьдесят шестого года не было принято ни одного решения по важным политическим вопросам. И вот появляется Вайатт, освобождает Прометея, предпринимает весьма наивные действия в сложной политической атмосфере нынешних дней, и все ему сходит с рук. Но он допустит ошибку. Так всегда бывает. Когда это случится, мы вытащим королеву из ломбарда, добьемся приличных условий от обрадованного Вашингтона и поставим избирателей на свое место.

Только Ригг усомнился в правоте этих суждений и спросил:

— А где, по-вашему, это место?

Лэнгли усмехнулся, почувствовав себя вправе пошутить.

— Избиратели — это орех, который должен находиться между левым и правым зубцами демократической дробилки для орехов.

В два часа пополудни по лондонскому времени из Вашингтона пришло известие, что президент вечером выступит по радио с обращением к американскому народу.

В три часа посыльный из французского посольства вручил Вайатту послание. В нем было только одно слово: «Поздравляем».

Экстренное заседание совета обороны НАТО было созвано для обсуждения вопроса об операции «Креш».

Давно уже дипломатическая деятельность не была столь напряженной. Послы, первые, вторые и третьи секретари, советники, пресс-атташе и военные атташе были буквально завалены работой. Они выполняли беспрерывные указания правительств подробно сообщать обо всех аспектах обстановки и ходе дел.

В коридорах ООН, в залах заседания комитетов царило оживление. Обсуждались различные слухи. И все это — из-за Англии или Вайатта.

Это был самый настоящий трибунал, поспешно сформированный по приказу совета, направляемый в своей деятельности умелой рукой Хартфиша и работавший под руководством невольно ставшего его председателем лорда верховного судьи. И все же сохранялась иллюзия настоящего английского правосудия. Очень строгого, компетентного и по-театральному зрелищного.

Хартфиш, как черное изваяние, стоял посреди ярко освещенного зала и в упор смотрел на человека, дававшего свидетельские показания.

— Какое звание вы имели?

— Звание? Лейтенант.

Хартфиш сделал паузу и, казалось, с трудом сдерживал смех.

— Лейтенант Слингсби… — прошептал он, словно не веря в то, что сказал свидетель. Сидящие в зале вытянули шеи и с напряжением ждали дальнейшего развития событий.

— Вам известно, лейтенант, что по закону мне разрешено допрашивать обвиняемого только после уточнения его личности и так далее. Это — необходимая формальность, что объясняется сложностью дела. Мы должны уточнить, какую роль вы лично играли в октябрьских событиях. Мы должны снять с вас маску, под которой действовали вы и многие ваши сообщники.

Хартфиш отпил из стакана глоток воды, посмотрел" в зал, чтобы убедиться, что Лэнгли и Ригг сидят на своих обычных местах.

— Итак, лейтенант Слингсби, вы и ваш отряд получили задачу занять штаб-квартиру компании Би-Би-Си?

— Да.

— Вы, подобно чикагским гангстерам, вошли в помещение с оружием, которое было спрятано в чемоданах для инструментов?

— Господин Хартфиш, такого рода факты нужно будет еще установить на суде. — Голос председателя суда дрожал от злости. — Процедурными правилами…

— Уважаемый председатель, мы должны принимать те факты, которые говорят сами за себя. Ну, лейтенант?

— Гангстеры… Это слово могло прийти в голову только предвзято настроенному человеку.

Хартфиш улыбнулся, но внутри затаил злобу.

— Тайное хранение оружия в чемоданах для инструментов представляется мне весьма странным отклонением от нормы, будь то в Чикаго или в другом месте. Но вернемся к делу. Обучались ли вы или ваши подчиненные применению оружия?

— Нет.

Прокурор подождал, пока шум в зале утих.

— Нет? А вообще военную подготовку вы проходили?

— Некоторые из нас…

— Я спрашиваю, проходили ли вы военную подготовку?

— Нет.

— Служили вы в армии, лейтенант?

— Нет, никогда.

Хартфиш, гордый и довольный, сел в кресло и стал прислушиваться к голосам служителей, требовавших от разгоряченной публики соблюдения тишины.

Из личного дневника (готовится к печати) Дж. Г. Джармена, бывшего посла Соединенных Штатов.

«Суббота, 27 октября.

Четыре дня, сумасшедших дня. Все это плохо для Америки, плохо для Англии. Если мы позволили Вайатту проводить эту сумасбродную политику, наступит конец нашему авторитету в Европе. Этот человек угрожает погасить факел демократии, тот самый факел, для зажжения которого мы так много сделали. Он угрожает вернуть континент назад к мрачным временам средневековья.

Не знаю, как описать свои впечатления от событий минувшего дня. Пресс-конференция, проведенная Вайаттом, — триумф. Даже если и можно быстро уничтожить Вайатта, все равно нашему престижу на Западе нанесен сильный удар, и я не знаю, чем все это кончится. Даже если этот проклятый режим завтра падет, НАТО не вернет своих позиций, а Германия вышла из-под контроля. Что же касается Вьетнама, то страшно подумать, что, пока наши ребята проливают кровь за демократию, этот проходимец наносит им удар в спину.

Нам придется нажать на англичан — изъять свои капиталовложения, может быть, ввести эмбарго на импорт. Только тогда они смогут избавиться от Вайатта».

Милли Лейвери сидела у телевизора и думала о тех двух мужчинах, которых видела у дверей. На них были плащи. Руки в карманах. В уголках губ хитрая усмешка:

— Госпожа Лейвери?

— Да, — прошептала она тогда.

— Нам нужно поговорить с вашим мужем. Милли не знала, кто эти люди, но ответила, что мужа нет дома.

— А не могли бы вы сказать, когда он придет?

Милли сказала, что не знает. Мужчины постояли немного, посмотрели друг на друга и, не сказав ни слова, ушли.