Питер Гринвей - Человек, который похитил королеву и распустил парламент

— Это все верно, но что же еще остается?

— Вайатт. Назови это судьбой или как-нибудь иначе, но сейчас самый подходящий момент для того, чтобы кто-то появился на сцене и снял с нас груз стоящих перед нами проблем, хотя бы на время.

— Ну а что ты скажешь по поводу немецких дел?

— Вайатт дает нам экономию в сорок миллионов в год.

Ригли с трудом скрыл свое удивление:

— По всей вероятности, ты можешь позволить себе такие успокаивающие душу мысли, находясь в оппозиции к правительству. Но я не могу найти Вайатту прощения за его обращение с королевой.

— Согласен, но, возможно, было бы лучше не переигрывать в вопросе о монархии…

И снова Ригли поймал себя на том, что его удивили слова Микера. Помня о своей репутации умного человека, он воздержался от вопроса о том, что имел в виду Микер.

Народ не только покупал воскресные газеты целыми пачками, но и читал их. Солидные газеты предлагали читателям глубокий анализ событий. Бульварные издания изощрялись в нападках на похитителя королевы, портрет которой был помещен на первой полосе вместе с фотографиями девиц, претендовавших на положение звезд и почти не одетых по этому случаю.

Ниже приводятся два наиболее знаменательных сообщения, автор одного из которых был осужден на шесть месяцев тюремного заключения, а автор другого, написанного в форме вопроса, получил ответ позднее.

«Кларион».

«Предательство — одно из немногих преступлений, которые пока наказуемы смертью. Почему бывшее лейбористское правительство, по идейным соображениям выступавшее против смертной казни, считало возможным уничтожить все атрибуты смертной казни через повешение за исключением одного? Только тюрьма в Уэндсворте сохраняет необходимые атрибуты.

Можно ли было напомнить тем, кто стоит у власти, что что-то в этом роде неизбежно случится? Если Вайатт потерпел поражение или потерпит его, какая связь будет существовать между предательством и камерой смерти в Уэндсворте?»

«Сандей экземинар». Письмо Томаса Уильямса.

«Я не вижу ничего необычного в низложении Ее Величества. Что было страшного в том, что старуху после сорока лет царствования сбросил с трона ее сын? Правда, что номинальным владыкой был герцог Корнуэльский; правда, что принц Уэльский никогда не был в своем владении в южной части Лондона; правда, что он никогда не получал от матери арендной платы. И вот наконец он все получает, и факт остается фактом: мать сброшена с трона. Если трон не обязан доказывать, что старуха является помехой, если у нее нет права обратиться в суд, то почему Вайатт должен проявить больше внимания к дочери этой старухи? Если трон — выше законов об аренде, то и герцог Корнуэльский — выше закона. Пусть так и будет. Что касается сегодняшнего дня, то я думаю следующее: находиться в Тауэре, где семьдесят восемь комнат, лучше, чем не иметь ничего».

Простые люди с радостью восприняли такое разделение мнений осведомленных лиц, выразили свое удовлетворение тем, что «у них» появилась дилемма. «Их» провели на простой уловке, не погиб ни один человек, не истрачено ни пенни — бескровная революция бесплатно. Вечером люди семьями собирались у Тауэра, показывали скучавшим детям, где под стражей находится королева.

В Регентском парке длинные очереди медленно двигались вдоль бульвара, чтобы взглянуть на человека, охваченного муками позора.

Часть людей, чьей гордости был нанесен удар, обратилась к религии, отправившись в собор Св. Павла, где архиепископ наполнил их души надеждами и, ссылаясь на бога, призвал к тому, чтобы происшедшее никогда больше не повторилось. Среди прихожан были члены королевской семьи, чувствовавшие себя ограбленными, и «Кабал» в полном составе.

Заведение мадам Тюссо (Известный лондонский музей восковых фигур.) было открыто на два часа дольше обычного: пришлось удовлетворить желание собравшейся толпы увидеть чучело Вайатта. Общество блюстителей воскресенья издало прокламацию, в которой выражалось сожаление по поводу того, что Вайатт не прекращает своей административной деятельности даже в выходной день.

В конце дня Скотленд-Ярд опубликовал сообщение об уменьшении числа преступлений за минувший уикэнд. Сократилось и число дорожных происшествий.

Люди легли спать с мыслями о том, что принесет завтрашний день, но в большинстве своем они рассчитывали на лучшее.

Бейнард буквально вбежал в кабинет Вайатта. Он выглядел по-утреннему свежим и был готов доложить Вайатту программу работы на понедельник. Вайатт сидел за столом, глаза его были закрыты, а настольная лампа еще горела. Дженнингс осторожно раздвигал шторы на окнах.

— Спит? — шепотом спросил Бейнард сержанта.

— Нет, но стоило бы. Не слушает меня.

— Катись отсюда, сержант. И не возвращайся без двух кофейников, — неожиданно раздался голос Вайатта.

— Слушаюсь, сэр. — Уходя, Дженнингс громко сказал: — Это чересчур, чересчур. Беда с ним.

— Устал? — спросил Бейнард.

— Да, уикэнд был долгим.

— Слава Нерону, мы проскочили его.

Вайатт улыбнулся шутке Бейнарда, а про себя подумал, что тоже хотел бы видеть только успехи. Хорошо быть молодым, излучать только яркий свет и не видеть перед собой тени. Он еще не стар, чтобы заметить, что стрелки часов уже миновали двенадцать. Вайатту казалось, что он провел целую вечность, вглядываясь в будущее. Преодолевая усталость, он прислушался к голосу Бейнарда, но мысли его были где-то далеко-далеко — на Розетта-стрит. Часть мечты уже стала реальностью.

Похоронная печаль легла на Розетта-стрит. Так много умерло вдруг людей. Слышатся крики уличных торговцев. Звуки органа переплетаются с криками угольщика. Доносятся отзвуки смеха детей в оборванной одежонке. У пивных субботнее оживление. Звучит воскресный перезвон церковных колоколов.

Ничего не осталось от прошлого, кроме дома на углу и небольшой пекарни во дворе. Печи мамаши Шмидт все еще стоят, но трубы уже заржавели. И все же местные жители называют эти развалины пекарней.

А за рекой идут разговоры о заговоре в пекарне.

Вход в пекарню — за углом, со стороны Кэмплон-стрит. На двери еще сохранилась вывеска: «Секция адвентистов пятого дня. Кэмплон-стрит. Служба — по понедельникам, средам и пятницам в 7.00, по воскресеньям — в 6.30». Позднее на допросах в полиции местные жители клялись, что и понятия не имели о происходящем в пекарне. Почему они должны были знать? Какое им дело до кучки религиозных маньяков, которые собирались, чтобы помолиться богу? Один из них сказал: «Никакое чудо не заставило бы меня пойти туда». Именно это и нужно было Вайатту.

Вайатт приобрел помещение для своей будущей штаб-квартиры с помощью семьи Моррисон, которой принадлежал этот дом. В доме номер 88 на Розетта-стрит они начали создавать свою организацию, отсюда наблюдали за ее ростом, координировали деятельность различных групп, здесь редактировали и печатали написанные им листовки и брошюры, отсюда рассылали его инструкции руководителям групп в различные районы страны. Все это им удалось сделать, не вызывая ни малейших подозрений со стороны Моррисонов. Милейшие люди, такие тихие… Поль — самый лучший из них, настоящий друг, лучший из всех, кого он встречал после того дня, когда летающая бомба… А Мэри? Он заставил себя не думать о ней… и о Розетта-стрит.