Фредерик Форсайт - Мастера детектива. Выпуск 6

— Сесть-то я могу? — сказала она. — Я тоже устала. Мне придется быть на ногах всю вторую половину дня. — И тут она вдруг представила себе, как ее еще теплое тело запихивают в шкаф. — Я оденусь китаянкой и буду петь в театре.

Но он не слушал ее, он напряженно размышлял, как ему самому выбраться из этого кошмара. Она попробовала подбодрить себя песенкой, которая почему-то пришла ей на ум, и замурлыкала ее. Песенка напоминала ей о Мейтере, о долгой дороге домой и о том, как он сказал ей «до завтра».

— Я слышал эту мелодию, — сказал он, но не мог вспомнить где: вспомнилась лишь темная ночь, холодный ветер, чувство голода и скрип граммофонной иглы. Ему казалось, будто что-то острое и холодное с невыносимой болью вонзается в его сердце. Сидя в углу, под раковиной, с пистолетом в руке, он заплакал. Он плакал беззвучно, и слезы, которые он не в силах был остановить, застилали ему глаза. Слезы, казалось, были отдельными от него живыми существами, обладавшими собственной волей. Энн, ничего не замечая, продолжала мурлыкать песенку:

И вдруг, заметив, что он плачет, оборвала песню.

— Что случилось?

— Ни шагу от стенки — пристрелю.

— Я вас расстроила?

— Тебя это не касается.

— Я тоже человек, — сказала Энн. — Вы пока не сделали мне ничего плохого.

— Ничего не случилось. Просто я устал. — Он оглядел голые пыльные доски кухни. — Надоело болтаться по гостиницам. Я бы взялся доделать эту кухню. Когда-то я учился на электрика. Я образованный. «Тихая завадь», — вспомнил он. — Звучит недурно, особенно когда ты так устал. Только вот написано неправильно: вместо о — а.

— Отпустите меня, — попросила Энн. — Можете мне поверить. Я ничего не скажу. Я даже не знаю, кто вы такой.

— Да уж куда там — поверить! — грустно усмехнулся он. — Как только попадешь в город, сразу увидишь в газетах мою фамилию и мои приметы: сколько мне лет, в какой я одежде. Не крал я этих денег, но я могу сообщить в газеты приметы человека, которого я разыскиваю: фамилия — Чол-мон-дели, профессия — шулер, жирный с виду, носит изумрудный перстень...

— Постойте, постойте, мне кажется, я ехала с ним сюда. Вот уж не подумала бы, что он способен...

— Он всего-навсего агент, — сказал Рейвен, — но если бы я его нашел, я бы уж вытряс из него, кто его хозяева...

— Почему бы вам не сдаться властям? Сообщить полиции, что на самом деле произошло...

— Великолепная мысль! Сообщить полиции, что друзья Чамли укокошили этого старого чеха. Умно, ничего не скажешь!

— Старого чеха?! — воскликнула она. Туман над районом новостроек поднялся, обнажив истерзанные поля, и в кухоньке стало немного светлее. — Это вы о том, про что сейчас все газеты пишут?

— Вот именно, — с мрачной гордостью ответил он.

— И вы знаете человека, который убил его?

— Как самого себя.

— И Чамли в этом замешан? Тогда, выходит, все ничего не поняли?

— Точно. Ничего они там не понимают, в этих ваших газетах. И никогда не поверят тому, чему надо поверить.

— А вы с Чамли все знаете. Тогда, если бы вы нашли Чамли, войны бы не было.

— Да плевать мне, будет она или нет. Я только хочу узнать, кто это ведет со мной двойную игру. И расквитаться с этим ублюдком, — глядя на нее, пояснил он.

Он заметил про себя совершенно спокойно, что она молода и красива. Как женщина она сейчас для него не существовала. Он чувствовал себя как пойманный волк, который смотрит из клетки на выросшую в тепле и уюте домашнюю собачку.

— От войны людям хуже не будет, — сказал он. — Она покажет им, что к чему, покажет, кто чего стоит. Что-что, а это я знаю. Я ведь все время на войне. — Он похлопал по пистолету. — Меня вот что волнует: что мне с тобой сделать, чтобы ты хотя бы день сидела тихо.

— Неужели вы хотите меня убить? — прошептала она.

— Если мне ничего больше не останется, — сказал он. — Дай мне немного подумать.

— Но я была бы на вашей стороне, — умоляла она, лихорадочно выискивая глазами, не найдется ли чего такого, что можно было бы швырнуть в него, чтобы спастись.

— На мою сторону никто не станет, — сказал он. — В этом я убедился. Даже тот коновал... Понимаешь, я урод. Я и не пытаюсь корчить из себя красавца. Но я образованный. Я во всем разобрался. — Он быстро добавил: — Я только напрасно трачу время. Пора.

— Что вы хотите делать? — спросила она, медленно подымаясь на ноги.

— А-а, — разочарованно протянул он, — опять испугалась. Мне нравилось, когда ты не боялась. — Направив пистолет ей в грудь, он посмотрел на нее в упор и сказал: — Не надо бояться. Эта губа...

— Да что мне ваша губа, — в отчаянии сказала она. — И никакой вы не урод. Будь у вас девушка, вы бы и думать об этом забыли.

Он покачал головой.

— Ты говоришь так потому, что боишься. Ко мне так не подъедешь. Тебе очень не повезло, что я наткнулся именно на тебя. Не бойся смерти. Все мы умрем. Если будет война, тебе все равно не выжить. Все произойдет неожиданно и очень быстро, и даже не больно будет, — сказал он, вспомнив раздробленный череп старика. Вот она смерть: убить человека — все равно что разбить яйцо.

— Вы хотите застрелить меня? — прошептала она.

— Да нет же, нет, — сказал он, пытаясь успокоить ее. — Повернись спиной к стене и иди к той двери. Тут есть, наверно, комната, где я мог бы запереть тебя часа на два.

Он смотрел ей в спину, ему хотелось сделать все чисто, чтобы ей не было больно.

— А с вами можно договориться, — сказала она. — Мы могли бы стать друзьями, если бы встретились при других обстоятельствах. Скажем, у служебного входа в театр. Кстати, вы когда-нибудь водили девушек в театр?

— Я?! — удивился он. — Нет. Да и кто со мной пойдет?

— Вы вовсе не так некрасивы, — сказала она. — По мне, так уж лучше быть с заячьей губой, чем со сплющенными ушами, как у тех парней, что воображают себя силачами. Когда они в шортах, девушки от них без ума, но до чего же у них глупый вид во фраках.

«Застрелишь ее здесь, еще кто-нибудь увидит в окно, лучше наверху, в ванной», — пронеслось у Рейвена в голове.

— Иди, иди, — сказал он. — Шагай.

— Отпустите меня, пожалуйста, во второй половине дня, — взмолилась она. — Если я не явлюсь в театр, я потеряю работу.

Они оказались в небольшом холле, еще пахнувшем краской.

— Я дам вам билет на наш спектакль, — сказала она.

— Иди, иди, — сказал он. — Поднимайся по лестнице.

— Стоит посмотреть. Альфред Блик в роли вдовы Туонки.

На лестничной площадке было всего три двери, одна из них с матовым стеклом.

— Открой вот эту дверь, — приказал он, — и зайди туда.

Он решил, что выстрелит ей в спину, как только она переступит порог. Тогда ему останется только потянуть за ручку, и ее не будет видно. Ему вспомнился тихий голос секретарши, бормотавшей что-то в агонии за дверью. Воспоминания никогда его не тревожили. Он был равнодушен к смерти. Глупо бояться ее в этом пустом холодном мире.