Фредерик Форсайт - Мастера детектива. Выпуск 6

— Нет, мы встретились вечером, около школы, и он передал мне кожаную сумочку... набитую новыми хрустящими купюрами в пачках. А я отдала ему счет... и все рассказала, все, что могла.

— Это я понял.

— Но почему он заплатил так много, если она не хотела развода?

Я не ответил, и она продолжала:

— Дело тут не только в деньгах. Я подумала, раз она хочет развестись, то какого черта я должна этому препятствовать! Ты говорил, что не бросишь ее, ну а если бы она бросила тебя, тогда ты был бы свободен, и мы могли бы встречаться не только по воскресеньям.

В один прекрасный день я, может быть, буду еще смеяться над всем этим.

— Не моя жена платила тебе, Гейл. Платил тот человек. И факты эти нужны были не для развода, а для того, чтобы шантажировать меня.

— О-о-о... — Она издала нечто похожее на стон. — О нет. Тай! О Господи, какой ужас! — Вдруг глаза ее расширились. — Надеюсь, ты не думаешь... наверное, все же думал... что я продала тебя за деньги...

— К сожалению, да. Я был не прав.

— Что ж, тогда мы квиты. — К ней разом вернулась вся ее самоуверенность. — А сколько он требовал от тебя?

— Ему не нужны были деньги. Он хотел, чтобы каждую неделю я писал в «Блейз» статьи по его указке.

— Как странно... Но это довольно просто исполнить!

— А ты согласилась бы моделировать платья по чьему-либо приказу, под угрозой?

— Что ты!

— Вот именно «что ты»! И я все рассказал жене, пришлось рассказать.

— А что... что же она?

— Она огорчилась, — кратко ответил я. — Я обещал, что не буду больше с тобой встречаться. И никакого развода не будет.

Она медленно пожала плечами:

— Что ж, нет так нет.

Я стоял, отвернувшись, стараясь не показать, как ужасно для меня это окончательное «нет». Завтра воскресенье, и я волен делать все, что заблагорассудится, но ничего мне так не хотелось, как снова увидеть в полутьме ее гладкое, теплое тело.

— Теперь понимаю, — задумчиво протянула она, — почему этот человек показался мне таким омерзительным. Ведь он шантажист.

— Омерзительным? Обычно он фантастически вежлив.

— Он говорил со мной так, будто я выползла из какой-то грязной щели. Ни за что бы не стала иметь с ним дело, если б... если в не деньги.

— Бедняжка, — сочувственно произнес я. — Он южноафриканец.

Она поняла, и глаза ее загорелись гневом.

— Ах вот оно что! Чертов африкандер! [92] Африкандер — уроженец ЮАР европейского (обычно голландского) происхождения. Знала бы — никогда бы не согласилась!

— Не глупи. Утешайся тем, что стоила ему так дорого.

Она успокоилась и рассмеялась.

— А я никогда не была в Африке. Поэтому и не узнала его по акценту. Глупо, правда?

Мужчина в клетчатом твидовом костюме попросил нас посторониться — он хотел прочитать надписи на табло. Мы отошли на несколько шагов и снова остановились.

— Ну что ж, думаю, будем встречаться иногда на скачках, — сказала она.

— Думаю, да.

Пристально взглянув на меня, Гейл вдруг спросила:

— Тай, ты ведь мучаешься, я вижу... Почему же тогда ты не бросишь ее?

— Не могу.

— Смог бы... Ведь ты хочешь быть со мной — я знаю. В конце концов, деньги еще не все.

Я криво улыбнулся.

— Пожалуй. — Видно, я и впрямь что-то значу для нее, раз она сказала такое.

— Будем встречаться время от времени, — тупо повторил я. — На скачках.

Виктора Ронси я поймал у выхода из закусочной и предупредил, что опасность, грозящая Тиддли Пому, еще не миновала.

— Но ведь он здесь, разве нет?! — рявкнул Ронси.

— Да, благодаря нам он здесь, — не преминул подчеркнуть я. — А до начала скачек еще целых два часа.

— Ну и что вам от меня надо? Чтоб я водил его за ручку?

— Кстати, не помешало бы, — коротко отрезал я.

Началась столь типичная для него борьба между заносчивостью и желанием внять разумному совету.

— Пусть тогда Питер подежурит у стойла, — пробурчал он наконец.

— А где он?

Он махнул рукой.

— Там, кончает завтракать.

— Придется вам проводить его: у него нет пропуска конюха.

Поворчав, он согласился и отправился за сыном. Вместе с ними я дошел до конюшен и поговорил там со сторожем. Тот сообщил, что, как обычно, несколько человек пытались прорваться, но коротышка, который шастал утром, не появлялся. Если этот тип будет опять здесь вертеться, полковник Уилли Ондрой приказал посадить его в кладовую под замок. Я одобрительно улыбнулся и пошел посмотреть на лошадь. Тиддли Пом терпеливо стоял в своем заточении, слегка отставив заднюю ногу. Когда открылась дверь, он лениво повернул голову и равнодушно повел глазом в нашу сторону. Да, он мало походил на скаковую лошадь, нетерпеливо перебирающую копытами и готовую лететь как стрела, чтобы завоевать Золотой кубок.

— Он что, всегда такой квелый перед скачками? — спросил я. — Как будто его опоили.

Ронси с ужасом взглянул на меня и подскочил к Тиддли Пому. Он заглянул ему в пасть и в глаза, ощупал шею и ноги и, раскидав носком ботинка, тщательно исследовал небольшую кучу помета. Потом покачал головой:

— Ничем его не опоили. Во всяком случае, не похоже.

— А к чему ему нервничать? — заметил Питер. — Не для этого предназначен.

Похоже, что предназначен он был развозить бидоны с молоком. Однако я сдержался. Вышел на улицу и решил, что лучше, если позволят распорядители, седлать Тиддли Пома прямо в конюшне, а не в специальных маленьких стойлах.

Распорядители, в том числе Эрик Юлл, не возражали. Единственное, чем нельзя было пожертвовать, так это традиционным парадом, где все лошади, ведомые под уздцы жокеями, проходят по три круга. Нам с Питером разрешили вести Тиддли Пома на расстоянии шести футов от ограды.

— Напрасные хлопоты, — пробормотал Ронси. — Уж здесь-то никто на него не нападет.

— Как знать, — сказал я. — Человек способен пойти на все, если ему грозит потеря полумиллиона фунтов, которых к тому же пока нет в наличии.

Первые два заезда я смотрел из ложи прессы. В перерыве между ними бесцельно болтался в толпе, изо всех сил стараясь доказать себе, что вовсе не стремлюсь снова увидеть Гейл.

И я ее не видел. Зато вдруг в толпе заметил Дермота Финнегана. Крошечный ирландец подбежал ко мне, широко ухмыляясь беззубым ртом. Он был одет в яркий жокейский костюм — значит, будет участвовать в скачках. Верхняя часть камзола была небрежно расстегнута. Я рассмотрел также пурпурную звезду на розовом с белыми полосками фоне. Заметив мое удивление, он расхохотался.

— Сам до сих пор не верю, Господь свидетель, — сказал он. — Но, как бы там ни было, я наконец получил свой шанс, и, если оплошаю, может, Бог и простит меня, но сам себе не прощу.

— Не оплошаете.

— Поживем — увидим. — Он весело улыбнулся. — А вы здорово расписали про меня в этом «Тэлли». Спасибо. Я купил журнал и принес показать хозяину. Но тот сказал, что уже видел. И знаете, может, отчасти из-за журнала ему пришло в голову выпустить меня на Роквилле, после того как во вторник он сбросил двух наших ребят. Так что спасибо вам и за это.