Кирилл Казанцев - Кремлевские войны

– Помнишь? Неужели помнишь? – изумилась она. – Тебе ведь тогда не до меня было: обвинение, арест… Да, была, была. И родила потом. Сыну уже шестнадцать. Я его Костей назвала.

– И где он сейчас? – спросил Николай.

– В лагере спортивном, на Донце, – объяснила Вера. – Он у меня спортом занимается, уже первый разряд получил. А что не защитил ты меня тогда, не обеспечил – так это ты зря. Ты, может, забыл? Ты мне и деньги дал, и совет правильный – уезжать, не оставаться в Москве. Я тебе за это очень благодарна. Я на эти деньги всю свою жизнь устроила. А ты в это время в тюрьме сидел. Это не ты меня бросил – я тебя. Так что не в чем тебе передо мной виниться.

– Ах, Вера, Вера, щедрая у тебя душа, – еще тише произнес Николай. И руку протянул, погладил ее по голове, пальцы в волосы запустил – как когда-то, в давние времена. И больше они в то утро уже не говорили – не до разговоров им было.

А когда любовный жар схлынул и они уже просто лежали рядом, Николай еще кое-что рассказал. О том, как развивалась организация в Сибири, о Викторе – он, оказывается, тоже сотник, точнее, тысячник, как и она когда-то была. О том, что на него завели уголовное дело, в Омске взяли подписку о невыезде, а теперь, когда он оттуда скрылся, объявили во всероссийский розыск.

– Так что, я у тебя поживу немного, – сказал. – Не выгонишь?

– Куда ж я тебя выгоню? – отвечала она. – Только…

– Что?

– Когда Костя из лагеря вернется, не знаю, как быть… Я ему все эти годы говорила, что отец у него погиб. Что он был летчик и погиб во время испытания нового самолета.

– А когда он вернется?

– Да вот уже через две недели. А тут и ты, и Виктор…

– Виктор завтра уедет, – сказал Николай. – И так он много для меня сделал, больше ему незачем тут оставаться. А что касается сына…

– Даже если ты не проговоришься, он сам может догадаться. Похож на тебя очень.

– Да, это проблема. Значит, через две недели новое укрытие поищу.

– Нет, я не хочу! Не хочу, чтобы ты уходил! – горячо заявила Вера. – Лучше я тебе квартиру найду. У тебя деньги-то есть?

– Деньги есть, не сомневайся, – заверил ее Николай. – А с квартирой… Может, так даже лучше будет.

В тот же день вечером у него состоялся разговор с Прокофьевым.

– Уезжать тебе надо, Витя, – без обиняков сказал Николов. – Возвращаться в родной Заусольск. Со мной оставаться опасно. И чем дальше, тем опасней. К тому же и вклад твой в нашей организации может пропасть.

– Это почему же? – спросил Прокофьев. – Чай не огурцы на грядке, поливать не надо.

– Предчувствие у меня нехорошее, – объяснил Николов. – Я чувствую, что власти дозрели до того, чтобы запретить нашу деятельность.

– Но ведь счет «ННН» арестовать нельзя, – возразил Прокофьев. – Такого счета просто не существует. У каждого из нас он свой…

– А они объявят деятельность организации незаконной, и тогда вы все, кто мне помогает, окажетесь пособниками, – отвечал Николов. – Они на вас отыграются. А тогда точно никаких операций нельзя будет производить.

– Что же вы тогда будете делать? – спросил тысячник.

– Новую организацию создам, – ни на секунду не задумавшись, отвечал Николов. – Я еще не придумал, как ее назвать, но не в названии дело. В общем, будет новая структура. И пока они раскачаются, чтобы ее тоже закрыть, мы кое-что успеем. А пока тебе, не медля, надо забрать свой вклад. И другим, кто тебе доверяет, то же самое посоветовать.

– Ладно, посмотрю сейчас свою «девятку», соберусь да утром поеду, – согласился Прокофьев.

– Зачем тебе машину с собой через всю страну таскать? – возразил на это Николов. – Это она нам с тобой в Омске была нужна, чтобы мне без оформления билетов оттуда уехать. А ты у нас пока что человек вольный. Можешь и на поезде ехать, и на самолете лететь. А машину здесь оставь. Считай, я ее у тебя куплю. Она сколько стоит?

– Ну, если за 60 удастся продать, то, считай, повезло, – отвечал Прокофьев.

– Я тебе за нее 70 дам, – сказал на это Николов. – А еще на билеты до Заусольска. И за помощь в трудную минуту. Сейчас…

Он открыл свою дорожную сумку, достал полиэтиленовый пакет, развернул. Виктор увидел пачки денег: тысячных, пятисотрублевых, сотенных купюр. Николов вынул две тысячные пачки, отдал ему.

– Вот, Витя, – сказал он, вручив деньги. – Спасибо тебе за все. Ну а остальное получишь в виде процентов со своего вклада. Думаю, там не так мало набежало. Что с деньгами будешь делать, придумал?

– Наверное, агентство туристическое открою, – отвечал Прокофьев. – Буду людей за границу отправлять. Заодно и сам поезжу, мир посмотрю. Давно об этом мечтал, да все никак не получалось.

– Хорошее дело, – одобрил создатель финансовых пирамид. – Ну, удачи тебе.

Наутро, побывав с Верой в МРЭО и совершив сделку по купле-продаже «девятки», Виктор Прокофьев отбыл на самолете в Москву. Там он собирался сделать пересадку и лететь дальше, в Заусольск. А Николай Николов остался в доме у Веры Хохловой.

– Значит, вы считаете, это надолго? – спросил Тарасов.

– Да, уважаемый Алексей Константинович, да, – отвечал ему адвокат Бортник. – Надо готовиться к длительной и упорной борьбе. Мы имеем дело с очень опытным и хитрым противником, который не гнушается никакими средствами. И первый раунд этой борьбы мы, к сожалению, уже проиграли. Ну, я вам рассказывал…

– Да, я помню, – сказал вице-премьер. – Но, как я понял, это еще можно исправить?

– Да, можно, – кивнул адвокат. – Я, собственно, кое-что уже исправил. А сейчас набираю помощников, которые будут курировать разные стороны этого дела. Вы не возражаете?

– Нет, конечно, набирайте, – согласился Тарасов. – Когда речь идет о судьбе сотрудника, тем более такого, как Алмазов, мы за расходами не постоим.

Беседа вице-премьера со знаменитым адвокатом происходила в тарасовском кабинете. Прошло пять дней со дня задержания Егора Алмазова. Ситуация постепенно прояснялась, и сегодня Алексей Константинович надеялся получить полную картину.

– А как себя чувствует Егор Борисович? – спросил Тарасов. – Как он выглядит?

– После перевода из ИВС в «Матросскую Тишину» ему, с одной стороны, стало лучше, – начал рассказывать Бортник. – В следственном изоляторе и питание другое, и со мной он может видеться. Но, с другой стороны, до этого он мог надеяться, что все происшедшее – это какое-то недоразумение, которое вот-вот кончится. А теперь ясно, что не кончится. Это ему психологически тяжело пережить. Он внутренне был совершенно не готов к такому обороту событий.

– А кто из нас к такому готов? – заметил Тарасов. – Наверное, никто.

– Не скажите, Алексей Константинович, – покачал головой Бортник. – Среди моих клиентов были люди, занимавшие очень высокое общественное положение, которые признавались, что всегда, постоянно готовы ко всякого рода провокациям со стороны власти. Так сказать, живут со сложенным чемоданчиком. А Егор Борисович о такой возможности совсем не думал. Поэтому ему тяжело. К тому же он трудоголик, а таким людям в заключении особенно плохо. Он мне жаловался, что больше всего ему не хватает именно работы: возможности открыть утром ноутбук, войти в Интернет, проанализировать последние биржевые новости…