Юрий Семенов - Конец черной тропы

Раздались два одиночных выстрела. Там, наверху, казалось, загудел купол.

Василий Васильевич бросился к паперти и мигом проник в церковь. Увидел, как скрылись наверху двое солдат, и сам начал подыматься по винтовой лестнице.

— Странно, будто постреляли один другого,— недоуменно сообщил Тарасов, успевший слазить наверх к звоннице и вернуться на нижнее перекрытие.— Сейчас снимут их. Пошли обратно.

Неприятное и грустное чувство испытал Василий Васильевич при виде убитых молодых парней. За что сложили головы? Кто обманул их?

— Погодь-ка! — отстранил «ястребка» и склонился над окровавленным лицом парня Филимон.— Так он же жив, веки дрожат. Товарищ майор, глянь-ко. Это же Скворец к Ганке Куле на хутор ночью вот с этим, выходит, на пару заходил. В село явились дневать.

Киричук прощупал пульс и велел осторожно перенести тяжелораненого в машину.

— Скорее в ближайшую больницу! — поторопил.— Связной Угара!

Привыкнув работать допоздна, Сухарь не мог заставить себя уснуть рано. Вот и сейчас, улегшись в закутке на лежанку — от кровати в переднем углу отказался,— мысленно торопил время, когда должен встретиться с подполковником Киричуком в дубках, что пониже мостка через речку.

Задолго до полуночи Антон Тимофеевич, набросив шинель, тихонько выбрался из дома, посидел на лавочке — пригляделся к кромешной темноте и, осторожно ступая, пошел по обочине дороги к шоссе, по которому ему пройти до поворота, а дальше — за кювет, под горку, к самому мосточку у речки.

Так и шел, не испытывая ни тревоги, ни страха. Подумать подумал о возможном присутствии оуновцев, но отдаленно. Оставался собранным и внимательным. Хладнокровия ему не занимать было. И все-таки, войдя в дубки, вздрогнул, услышав:

— Здравствуйте, Антон Тимофеевич!

Они опустились на землю, чувствуя друг друга рядом.

— Думал, вы еще на подходе,— признался Сухарь.

— Нетерпение у меня, да и вам, чую, не сидится. Что на селе говорят о бандитах?

Сухарь от этого вопроса чуть не засмеялся, вспомнив встречу с секретарем сельсовета, ответил:

— В каждом новом человеке мерещится оуновец. Вчера днем инструктора райкома партии приняли за бандита. Нехорошая ошибка. Напряжены люди, поперек горла им эти бандиты, мешают жить, ведь крестьяне потянулись к коллективному труду.

— В том-то и дело,— вырвалось с сожалением у Киричука.— Других новостей, вижу, нет. Приглядывайтесь, как люди живут на селе, навестите кого-нибудь из старых знакомых. Есть такие?

— Должны быть, конечно.

— Тогда больше не задерживаю. Если придется уйти, стремитесь к своему дяде леснику или постарайтесь известить его, где вы. Завтра в полночь встретимся здесь же. Но этому не суждено было сбыться.

Еще в первый вечер, обходя село Баево, Сухарь увидел возле сельмага женщину, показавшуюся ему знакомой. У нее были русые, заплетенные в одну косу волосы, лицо овальное, прямоносое, которое немножко портила вздернутая от шрамика верхняя губа. Но и без этой бесспорной приметы Антон Тимофеевич узнал Наташу Хряк, когда-то бойкую задиристую девчонку, со старшим братом которой водился в юную пору. Вчера он понаблюдал, куда пойдет Наталия — его она не признала. Обнаружил, что ее хата под черепицей богатенько глядится на фоне осевших по Соседству развалюх, которые, казалось, хотят сползти в речку.

Сегодня Сухарь с обнадеживающим удовлетворением приметил во дворе Натальиного дома здорового мужчину, в котором признал Митьку-голубятника, когда-то самого сильного из подростков в Баеве.

К ним в гости и решил наведаться около трех часов дня Антон Тимофеевич. Подоспела тетка, спросила:

— Ты к Готре?

«Готра! — вспомнил Сухарь фамилию Митьки-голубятника.— Но откуда тетка Ивга узнала, куда я собрался в гости?»

— Почему ты решила, что я к Готре?

— А то к кому же? Приходил, спрашивал о тебе. Кто-то ему сказал...

— Вот в чем дело. Выходит, я, можно сказать, приглашен.

Идти до хаты Готры было нелегко. Антону Тимофеевичу повезло: неподалеку от калитки он нагнал с ведром воды Наталью, выхватил из ее руки ношу.

— Ой, напугал! — всплеснула она руками.— Если бы Митя не сказал о тебе, подумала бы — налетел бандит.

— Что, такой уж я страшный?

— Да и они по роже не больно страшны. Ты, говорят, в плену был?

— Кто говорит?

— Ну кто-то Мите сказал.

— Был, везде я успел. Дмитрий-то дома?

— Где же ему находиться? А ты гладкий, справный.

— Ты тоже не отощала.

— Будет тебе смешить, разнесло, хочешь сказать. На воде и хлебе сижу. Говорят, с воды тоже толстеют.

— Не толстеют, а пухнут,— отшутился Сухарь.— Я косу твою увидел и, знаешь, что вспомнил?

— Что? — широко улыбнулась она.

— Бывало, в юности, когда у тебя волосы в одну косу заплетены оказывались, говорил: «Сегодня Натка опять проспала в школу».

Лицо Наталии вспыхнуло в улыбке, ей было приятно, что кто-то сохранил в памяти такую трогательную подробность из ее детства.

— Ой, Антон! — обхватила она его крепкими работящими руками за шею, поцеловала в щеку и бросилась в калитку, крикнув весело: — Сегодня я не проспала!

Набычившись, у ограды стоял Дмитрий. Крупное лицо презлющее, губы подобраны, а из глубоких глазниц сверкали два распаленных огонька. Сухарь, конечно же, понял причину такой реакции, однако приветливо вскинул руку, и Готра, спохватившись, приглашающе открыл пошире калитку:

— Заходи, Антон, гостем будешь.

Они пожали друг другу руки и в излишне крепком рукопожатии хозяина, увлекающем гостя в сторону дома, Сухарь уловил какую-то настораживающую неестественность. Уж не сцену ли ревности задумал тот устроить?

— Я заходил к тетке Ивге, тебя не застал.

— Откуда узнал, что я приехал?

— Видел, как из хаты дядьки Парамона выходил. Подумал, неужто ты?

— Что же не окликнул?

— Да как-то неожиданно все, не поверилось даже. Столько лет. И еще каких! Потом...— почему-то стушевался хозяин.

— Потом что? Договаривай, мы ведь с тобой как-никак ровня, друзья детства,— захотел основательней завязать разговор Сухарь.

— Было и сплыло «потом». Ты правда в плену был? Кормлюк рассказывал,— с недоверчивостью в голосе спросил Готра.

«Что-то он знает обо мне,— мелькнуло в сознании Сухаря.— Иначе почему бы ему подвергать сомнению мой плен?»

— Довелось.

Насмешливо скосив глаза и без слов подтверждая свое недоверие к услышанному, Готра вдруг вышел во двор. Антон Тимофеевич видел через окно, как он скрылся за

дверью сарая и вскоре вышел оттуда не один, а с горбатеньким старичком, продолжая что-то наставительно говорить. Тот часто кивал плешивой головой, порываясь идти.

— За коровой на пастбище деда послал,— объяснил Готра, вернувшись.