Евгений Коршунов - Кровь на черных тюльпанах

У выхода с кладбища Вирджил Чип остался один. Еще раз выразив свои соболезнования, журналисты пошли к стоянке машин. Туда же направился и Гарольд О’Брайен.

— Господин Чип?

Вирджил Чип обернулся и увидел перед собой мужчину в сером плаще и такой же неприметной серой шляпе, с коротко подстриженными усиками и ухоженной бородкой.

— Я.

— Я не буду называть своего имени, не буду говорить вам, в какой газете я работаю. Видимо, это вас не очень интересует. Дело в том, мистер Чип, что я был близким другом вашей покойной сестры, хотя и не осмелился появиться сегодня на похоронах. Для этого у меня есть особые причины. Вам их знать не обязательно. Зато вам обязательно нужно прочесть вот это.

Мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой белый конверт и быстро протянул Чипу.

— Берите, берите быстрее. И сразу же спрячьте. Никому не говорите, что вы получили письмо от своей покойной сестры, написанное еще при жизни, за три часа до смерти.

Мужчина увидел выезжающую со стоянки машину Гарольда О’Брайена, спокойно повернулся к Чипу спиной и так же спокойно зашагал прочь. Когда Вирджил Чип влез в «фольксваген», О’Брайен тут же спросил:

— Это кто, из газеты?

— Да, из газеты, — ответил Вирджил Чип. — Он опоздал на похороны и все-таки успел пожать мне руку.

Вирджил Чип расстался с О’Брайеном у гостиницы. На прощание О’Брайен пригласил Чипа вечером к себе в гости, дал адрес, и они расстались.

Первое, что сделал Чип, войдя в номер, это достал письмо, уселся на стул и принялся читать.

«Дорогой брат! Мне кажется — а предчувствия никогда меня не обманывают, — что это мое предсмертное письмо. Мы не виделись с тобой очень давно, но я примерно представляю себе твои взгляды. Сильно сомневаюсь, чтобы ты знал о моих взглядах на жизнь, о моем мнении об американской журналистике. Если тебя это интересует, дочитай мое краткое письмо до конца.

Я никогда не была коммунисткой или «левой». Если, конечно, не включать в термин «левая» такое понятие, как «здравомыслящая». То, что я узнала о нашей журналистике, лишь продолжение истории, о которой сообщили читателям несколько лет назад. Ты, наверное, догадался, Вирджил: после скандала, когда ЦРУ признало, что оно использовало журналистов в разведывательных целях, ничего не изменилось. Журналисты-агенты остались. Появились новые. Я не буду называть имен, поставлю только инициалы. Р. Д., В. Л., К. А., Дж. Б. Достаточно? Все они из породы «разоблачителей». Все они через год или через два, если их не остановить, будут нашими ведущими журналистами в ведущих газетах. Я этого не хочу.

Пойми меня правильно: что случилось с нашей нацией, если ныне общественное мнение формируют на деньги ЦРУ и согласно планам, разработанным в штаб-квартире этого управления? ЦРУ создало питомник, в котором выращивает журналистов так же старательно, как заботливый фермер выращивает кукурузу на своем собственном поле. Те завоевывают наше доверие на «разоблачительных историях», написанных штатными работниками ЦРУ, а потом, когда мы им начинаем доверять, внушают нам, чего мы хотим и как мы думаем.

Может быть, хватит? Твердо решила, что да. Только вот не хочу скандала в «благородном семействе». Иначе, дорогой братец, пострадает твоя блестящая карьера. Хотя бы это останавливает меня от того, чтобы пойти в любую «большую газету» и выложить им все то, что я собрала, работая у Кевина Розендейла. Поэтому-то я и приехала в Канзас-Сити: посоветоваться со своим очень хорошим другом, имени которого ты не знаешь и, видимо, не узнаешь никогда. Я полностью ему доверяю. Еще я доверяла Кевину Розендейлу. Но, очевидно, напрасно: в Канзас-Сити за мной установили наблюдение, и мне с трудом удалось «уйти». Собранные мною документы не исчезнут, но я не знаю, где и в каком виде они появятся. Твое имя останется чистым, потому что говорить правду буду не я. Я только узнала ее. У меня встреча с еще одним человеком. Он может помочь. До свидания. Твоя сестра Джудит.

P. S. Мои мысли всегда были сумбурными, но очень лаконичными, не так ли?

В номере Вирджила Чипа раздался телефонный звонок. Один… два… три… Чип поднял глаза на телефон. Четвертый звонок… Чип снял трубку.

Придя домой, Гарольд О’Брайен поцеловал жену, переоделся и уселся у телевизора. Все три действия именно в этой последовательности уже давно стали укладом жизни.

— Дорогой, тебя к телефону. Звонит какой-то мистер Чип, — выпалив все это с порога комнаты, супруга О’Брайена помчалась на кухню.

— Да, Вирджил. Да? Так срочно в Вашингтон? Они даже не дали тебе прийти в себя, что это им вздумалось… Да, жаль, что ты не придешь в гости. Тебя подбросить до аэродрома? Уже уезжаешь? Извини, Вирджил, мы с тобой даже поговорить толком не смогли. Привет столице!

Жена вновь вошла в комнату.

— Дорогой, у нас должны были быть гости, а ты даже не предупредил. Ты опять так орал в телефон, что я все услышала из кухни…

— Да не должно было быть у нас гостей.

— Но ведь если бы мистера Чипа не вызвали срочно в Вашингтон, то…

— У твоего мужа сильно развита интуиция, и он знал, что мистера Чипа вызовут, и вызовут именно в Вашингтон… Не звал я гостей!

В прихожей раздался звонок.

— Ну вот видишь, — вскипела супруга, — он все-таки нашел время прийти.

— Дорогая, — не слушая ее, произнес Гарольд, — иди открой Джеку дверь. Он не гость. Он коллега. Давай, давай!

Если бы Вирджил Чип увидел этого человека с аккуратно подстриженной бородкой, то сразу узнал бы в нем загадочного друга Джудит, который передал ее письмо. Но Чип уже ехал в аэропорт.

— Что, Джек?

— Да ничего, — ответил тот, сел в кресло и взял на руки рыжую кошку О’Брайенов. — У нас в Америке, кстати, по последним данным, тридцать четыре миллиона домашних кошек.

— Да что ты? Так много? Но они не исцарапали тебя, когда ты подсовывал письмо «клиенту»?

— Там кошек и в помине не было. Письмо он у меня просто выхватил, чуть конверт не разорвал. А дружка Джудит мы вернули из гостиницы домой. Все чисто.

— Но в гостинице…

— Номер «люкс», кроме него, там поместились еще двое. Один спускал за него воду в унитазе, а другой все время изрекал, что подходить к окну вредно: можно схватить воспаление легких. Кормились мы, конечно, в номере, только вот администратор удивился, почему мы сразу потребовали снять телефон.

— Он что, не знал, кто должен у них погостить?

— Тот, кто знал, заболел, а другому не передали нашу просьбу. Какая разница, все равно телефон тут же утащили и еще говорили: «Извините, извините».

— Все хорошо, Джек. Письмо он прочел сразу, в гостинице?

— Не сняв плаща.

— Когда позвонили из его конюшни?

— Только он успел запихнуть письмо в бумажник.