Михаил Байков - Достигая крещендо

И может важна не столько любовь, сколько понимание?…

Таким рассуждениям я придавался после болезненного разрыва с Риммой. На самом деле, я и не хотел ничего большего, чем дружбы… Но меня ранили и мне было тяжело. Я с грустью сидел у фортепиано, перебирая знакомые мотивы Шуберта, Шопена и Бетховена, бегая пальцами по клавишам и размышляя о своей неудачливости в любви:

Почувствовав растерянность души,

Ноктюрн Шопена для меня играет,

Минорным романтизмом покрывает

И нежно шепчет: "Просто напиши".

Глубокое звучанье фортепьяно,

Строй тонкий нот и покрывало темноты.

Как хочется уснуть – печаль моя упряма,

Но Вечность говорит: "Друг, не взрывай мосты".

Волнительное трепетанье стана,

Ревнивая реакция на всех,

О, где ж она? Необходимая прохлада

Святой любви (чувствительность не грех).

Потеря, кажется, насквозь пронзила жизнь –

Ища опоры я забрел в трясину,

И даже руку дружбы не подали мне,

Сведя надежды на людей в могилу.

Гуманистический огонь почти погас,

И ненависть уже стояла на пороге,

Но пробудил шопеновский ноктюрн внутри контраст

Между людьми, достойными порывов страстных слога.

Предательство, трусливость и коварство –

Я все простил – то не мои грехи.

Завершены все беспокойные мытарства,

Мне Бог сказал:

"Я бессердечных накажу,

а ты

вперед

иди!"

И я пошел вперед. Из надвигающейся душевной депрессии, способной значительно навредить моему состоянию, меня спасла Инга. В ее глазах уже давно, со времен стаканов Макдональдса и других игривых событий, я видел какой–то огонек любопытства и интереса к моей притягательной персоне.

В один из еще теплых осенних дней, чуть позже олимпиады по литературе, мы с Ингой шли из школы, попутно разговаривая о каких–то вселенских проблемах. В лучших традициях моего общения с девушками – говорил исключительно я. Но странное дело, мне очень хотелось слышать ее реакцию на мои слова, хотелось не просто проводить лекцию по проблемам образовательной системы и элементарности отношений между людьми по Фрейду, а слышать ее точку зрения. В тот день в моем сердце еще даже не засело чувство к Римме, а на Ингу я уже смотрел с уважением, сознавая, что она в разы умнее всех из моего школьного окружения и даже (что для меня невероятно) – ровня мне!

Возможно, мои борзые слова в обсуждении дальнейших жизненных перспектив и о том, что человеческими помыслами управляет страх, голод и секс, произвели на нее неожиданное впечатление и она не знала, как реагировать на эти эпатажные заявления, не взболтнув лишнего. Однако ее наводящие вопросы с довольно игривым подтекстом о том, чем же тогда мотивируются творческие амбиции и образование, научные исследования и отношения, выдавали заинтересованность во мне.

С этого примечательного разговора началось наше общение. Она написала мне первой , и сразу же вызвала улыбку какой–то слепой радости и восторга. Согласитесь, приятно, когда девушка пишет «Привет» первая? В этом есть что–то нежное и радостное, способное обрадовать сердце любого человека. Сразу на душе становится тепло… От ее сообщений я подозрительным образом радовался сильно. Начиналось все довольно банально и стандартно – она спрашивала мнение о фильмах, попутно мягко прощупывая меня и даже присылая мне свои недурные стихотворения, в которых чувствовался стиль, математическая устремленность к ритмичному звучанию, а самое главное – настоящая душа, с потаенной тревогой и тоской о прекрасном. В том числе она писала о "смысле":

« Не знаю, я последнее время встречаю много ровесников, которые уже в это время потеряли смысл, они живут, потому что им сказали, учатся, потому что их запихнули родители, а для меня юность это прежде всего куча амбиций , да за ними следуют и разочарования, но и это полезный опыт ».

Справедливые и оттого страшные слова. Не знают подростки для чего живут. Воздух есть только для тех, кто имеет воспитанные амбиции и желание… Инга активно прощупывала почву, задавая мне вопросы практически каждый день, практически в одинаковое время. Мне было приятно, а представляющаяся воображению причина этого интереса льстила самолюбию. Она искала во мне искренность и правдивую сущность, противоположную моему внешнему поведению, считала, что я « играю роль человека, которому пофиг на обиды, но за этим стоит творческая натура, пережившая многое». В какой–то степени она была права… А тогда мы болтали, болтали и болтали…

Она честно писала мне откровенные вещи вместе с легкими комплиментами: « Мне почему–то редко удается с кем–то переписываться, не на уровне какой–нибудь фигни, а о действительно интересных вещах. Редко кому могу вот так все написать… А тебе почему–то могу, могу писать длинные сообщения, спрашивать, делиться. Спасибо)»

Я писал сдержано: «Мне часто пишут, ибо я, обычно, отвечаю.

А еще я говорю о себе, не требуя того же от собеседника».

«Ты обычно отвечаешь каждому кто тебе пишет?»

«Ну, если это интересно».

«То есть мне отвечать есть интерес?» – хороший вопрос, напряженный даже.

«Определенно»

«А в чем он заключается, если не секрет?»

Мои ответы были незамысловатыми: «Люблю говорить о жизни) Если пишут о делах, мой ответ зависит от настроения. Если говорят о жизни… Тут я с удовольствием!»

«Просто всегда казалось, что мне сложно найти собеседника, не знаю почему, наверное, я отличаюсь от среднестатистического подростка, который мечтает о развлечениях, но наверное это показывает меня скучной, поэтому так редко нахожу общий язык с людьми»…

Да, Ты особенная! Уже тогда мне было ясно это. Я с удовольствием с ней переписывался, улавливая в каждом ее сообщении мотив поиска во мне настоящего собеседника, способного понять ее сложную и закрытую ото всех глаз душу. Она считала меня таинственным, но на самом деле наоборот я был открытой книгой, в то время как в ней хранился удивительные богатства души.

Мне нравились ее сообщения, которые она отправляла первой в самом начале нашего с ней общения… Неудивительно теперь, почему я так свободно вел себя с ней вживую.

Поэтому после того, как в мою открывшуюся душу Риммой был совершен объективно нечаянный, но все равно гадкий плевок, Инга стала «лучом света в темном царстве» (десятый класс поймет), и я в туманном состоянии написал ей после практически двухнедельного перерыва: «А пойдем на концерт?»

Решение пригласить Ингу на концерт было сумбурным. Думаю, она совсем не могла ожидать от меня хоть каких–либо романтичных поползновений и наверняка видела все, что происходило у меня с Риммой. И все же мое предложение ее обрадовало. Я не вполне отдавал себя отчет в своих мотивах, но сегодня я точно в них не раскаиваюсь! К тому же и концерт был подобран довольно удачный – страстная латиноамериканская танцевальная музыка и пение несомненно могли разжечь такое же страстное сердце Инги. Символичным оказалась то, что гарантировавшей свое опоздание Инге пришлось чуть–чуть подождать меня. Я не психолог, но подозреваю, что это имеет какое–то значение…