Михаил Байков - Достигая крещендо

Она взяла тетрадь, посмотрела работу над ошибками, и, видимо осознавая свой очередной профессиональный промах, решила как–нибудь выкрутиться. Но сделала это как всегда неумело, просто заново проверяя домашние работы и находя новые, ранее не отмеченные, ошибки. Подобная наглость справедливо возмутила меня, но я довольно сдержанно спросил: «Исправите тройку на четверку?»

Альдегидовна пропищала в ответ невнятное: «Я подумаю».

Я ответил после глубокого вздоха негодования: «Ну что это такое? Вы мне тут коряво ошибки обозначили, а еще и исправлять здесь и сейчас не хотите… Когда исправите?»

Кукуха действительно поехала у Альдегидовны, пытавшейся хоть как–то выкарабкаться из самолично выкопанной ямы, поэтому она ответила сущий бред: «Когда вести себя с Кленовым станете нормально. Может, к концу года».

В этот момент внутри меня что–то сжалось, и я со злобой проговорил ей: «Замечательно, но нет уж. Исправите сегодня».

С этими словами я покинул кабинет с вещами, хлопнув на прощание дверью, ругая Снежану Петровну последними словами. Она не ожидала от меня такой реакции, но думала, что на урок я приду. Но я не пошел, а направился в другой корпус с твердым намерением исполнить свои слова. Директор встречала библиотекарей, пришедших на школьный семинар, поэтому с ней фразой я ограничился фразой «Эта химия у нас просто ужас»!

Поднявшись наверх, на меня что–то накатило. Возможно, из–за осознания всей палитры эмоций предстоящего дня, от которого сердце и так трепетало. Мне стало как–то очень печально и я даже всплакнул. Сначала несерьезно, но потом, понимая, что моему прогулу урока нужно увесистое алиби, я дал волю чувствам и в таком виде вошел в кабинет Валентины Геннадьевны. Рассказав ей все подробности, показав тетрадь и указав на непрофессиональное поведение Альдегидовны, я вышел от нее, оставив вещдоки и получив поддержку и защиту. После этого своими переживаниями я поделился со многими учителями (в последнее время всем было интересно слушать про Альдегидовну), и, конечно же, с Миланской, наделившей меня правом прогула урока и осудившей поведение Снежаны Петровны.

В это время, пока я плел интриги, Снежана провела урок и отказалась принимать работы над ошибками у остальных, мотивировав это моим хамским поведением. Сказала, что всех наказывает из–за меня. Это справедливо вызвало взрыв возмущения всех одноклассников, который и застала Валентина Геннадьевна, пришедшая разобраться в ситуации. К несчастью Альдегидовны, завуч, кроме моего обиженного видения ситуации, познакомилась еще и с другими нелестными высказываниями и громовыми изречениями Кленова, достойно перебивающими любые попытки наивного оправдания Снежаны Петровны. В результате всего переполоха оценки были исправлены, а Альдегидовна пристыжена еще и директором. В ее рожу мне все равно хотелось плюнуть.

В таком настроении я шел с Кленовым до остановки. Он продолжал потешаться над Снежаной и называл ее последней дурой. Настроение мне это не поднимало…

– Жаль, воевать мы с ней открыто не можем сейчас… Арина Валерьевна все равно по ушам ездит за Альдегидовну, – говорил он бодро, – Хотя надо бы надавать ей за все хорошее.

– Ну уж. Теперь все косяки ее будем записывать…

– И на выпускном зачитаем!

– Более того, скажем: «Снежана, либо увольняйся, либо все твое служебное несоответствие отправится в прокуратуру».

Артемию эта шутка понравилась.

– А еще баннеры закажем и по городу развесим, – не унималось мое негодование, – «Хочешь относиться к химии как люди Средневековья? Любишь инквизицию и считаешь науку магией? Тогда тебе в нашу гимназию! Химичка здесь – ведьма, когда–то превратившаяся в лягушку и не вернувшаяся в первоначальное состояние»!

Артемий засмеялся неукротимо. Тут же я повеселел – высмеивание прекрасный способ унять свое честное негодование.

– Или по радио закажем: «Саша рос любознательным мальчиком, стремящимся познать тайны бытия через науку. Но преподавание естественных наук в гимназии перевернуло сознание Саши! Способностям химички посочувствовал бы даже древнеримский травник. А основатель химии – Роберт Бойль – даже поверил в Воскресение мертвых, чтобы дать Снежане с того света по башке.... Гимназия – вместе с верой в науку вы потеряете веру в педагогическое образование и адекватную кадровую политику наших школ».

Этот экспромт был силен. Все бабульки на остановке испуганно смотрели на нас.

– Повесим эти баннеры вдоль всей Красногвардейской! – смеялся Артемий. Успокоившись, он спросил:

– Домой сейчас?

– Практически, – пробубнил я. Артемий посмотрел любопытно, будто знал и понимал все.

– Ну, ну, – прищурился он. – Удачи тогда.

– И вам не хворать, вот твой шестьдесят пятый ненаглядный…

С таким противоречивым настроением я выдвинулся на встречу с Ингой, у которой закончился последний урок. Ее просветленное лицо вызывало желание успокоится и наслаждаться только предстоящим мероприятием, но человеческая гниль Альдегидовны портила даже такую бочку меда…

Скажу честно, Инга не одобряла моего отношения к химичке. Поэтому, щадя ее чувства, повторять всю палитру эмоций, вызванных Альдегидовной, я не собираюсь. И все равно от Инги, явно ожидавшей от кино большего, я получил огромную поддержку и успокоение нервов – совместно мы решили, что лучшим способом усмирения моих эмоций будет разговор с директором до того, как мстить пойдет Альдегидовна… Инга даже взяла мою руку, чем сразу же привела в чувства, я постарался успокоиться и сосредоточиться на фильме и собственно настоящей королеве того дня для меня.

Уютно расположившись на четырех креслах последнего ряда (интервал между твоими местами и зрителями довольно приятная вещь, говорить легче, хоть люди и думают о чем–то неприличном), я краем глаза смотрел за недурным сюжетом красивого фильма, погрузившись в разные раздумья. Не помню, что именно я передумал тогда, но пространства между мною и Ингой практически не осталось, совершенно иррационально я гладил ее тонкую очаровательную и мягкую руку, а она с энергией, походившей на энергию сексуальную, принимала это. Изредка она поворачивалась ко мне и внимательным ласковым взглядом смотрела в глаза, то ли считывая меня, то ли просто играя. Фильм для меня был не так интересен, как Инга, хоть в обратной дороге я вновь вспомнил и пересказал сюжет и все вопросы к сценарию. Вышло эпатажно и критично, но она все поняла и оценила мои шутки.

– Конечно, искусство нынче часть системы, – подводил итог я. – А с такими тупорылыми руководителями культурной отрасли шедевров ждать не приходится…

– Почему же тупорылыми? – справедливо спросила она с вечным скепсисом.