Виктор Зернов - Кузьмич

Как всё неизбежное, настал и прощальный вечер. Накрыли стол в переговорной, и он блистал, как это у нас полагается, всеми красками и деликатесами. Наши женщины тоже сияли «декольтесами», решив напоследок дать нам, как образно сказал Шорин, «под штангу». Он принёс хорошую водку, которую приобрели по его просьбе международники в своём магазине, и разлил её по бокалам. Женщины не стали возражать. Во-первых, закуска была водочная, включая щучьи котлетки, а во-вторых, для храбрости, чтобы сказать мне добрые слова. Шорин неожиданно уступил право первого тоста Жанне, которая слегка потупилась, но потом, встряхнув головой, заявила, что таких как я ещё поискать надо, что начатое дело наверняка будем заканчивать вместе и что странно представить, что из моего кабинета не будет доноситься перевод с технического на язык венских рабочих окраин в русской интерпретации. Хороший правильный тост, после которого действительность отодвинулась и уступила место музыке приборов и бокалов. Фуршет позволял передвигаться вдоль стола и вмешиваться в завязавшиеся беседы, чем я и воспользовался.

Рощин, окружённый верными мушкетёрами, чувствовал себя в своей тарелке и соответствовал своему новому статусу и повышенной зарплате. Одновременно он откровенно сожалел о моём отъезде и сказал об этом без лукавства. Ещё он добавил, что благодарит за мою заботу обо всех коллегах, которые живут на Техникер, и за помощь в выживании, снабжая рыбой и убеждая во вреде лимонки. Мне было приятно слышать, что в случае необходимости он всегда окажет посильную помощь. Его просьба попытаться разобраться с реальной обстановкой на стройплощадке произвела на меня двоякое впечатление. С одной стороны, мне хотелось поставить крест на этой истории, а с другой – возникало чувство, что так просто я с проектом не расстанусь.

Самсонов хитро прищурился и, чокнувшись, рассказал, что предупредил своего родственника в Минмаше о моём выезде и советовал бы мне в случае каких-то недоразумений обращаться к нему. Потом, слегка посветлев лицом и повысив голос, чтобы собравшиеся его услышали, предложил тост: «Хотим мы этого или не хотим, мы, участвуя в нашем проекте, несём большую ответственность. С одной стороны нам повезло: не многие могут похвастаться работой такого значения, но ввязавшись в борьбу, мы не можем просчитать всех последствий»… Я взглянул на Шорина и заметил странный блеск в глазах, но это явно было не лукавство, а тщательно скрываемое раздражение. Анна, стоявшая рядом, что-то почувствовала и беспомощно на меня посмотрела. Фуршет продолжался, а ещё предстоял разговор, куда же без этого, между «допущенными». Однако всё было хорошо, и мы отложили доверительный разговор на следующий день. Всё равно будет тяжело.

Назавтра встретившись в бюро и вяло пожав друг другу руки, мы вышли и, не говоря ни слова, двинулись к Южному вокзалу, с которого через несколько дней отправится наш поезд. На вокзале мы знали закуток, где стояли столики и можно было отведать свежесваренный суп – гуляш и бочковое пиво. А ещё естественной и необходимой была обстановка, когда люди, испытывающие жажду, могут спокойно и тихо поговорить о назревшем, причём стоя. Поперчив суп и отхлебнув холодненького, мы помолчали, ожидая толчка энергии и наступления желания высказаться. Первым датчик сработал у Ильи, кто бы сомневался. Он, прокашлявшись, сиплым голосом изрёк: «Хорошо! Радоваться надо, что отделались по касательной. Вы как дети, играющие на берегу быстрой реки и не чувствующие опасности. Стоит оступиться и унесёт. Смысл игр такого масштаба нам понять невозможно, не хватает информации. Вот, например, закипают страсти, кого-то убивают, всё до предела обостряется, и вдруг всё как-то устраивается, забывается, только кто-то становится богаче и сильнее. Тебе, Виктор, в Москве придётся общаться с кучей чиновников, которые знают только то, что им дозволено. Это как пазл – пока не сложишь, картинку не получишь. Вот я часто задаю себе вопрос о смысле нашего проекта. Кто-то инициировал его утверждение и финансирование. Работали институты, заводы, министерства, эксперты, толковые специалисты. Ну и что? Решали те, кто дело затеял, кому это, в конце концов, будет выгодно. Скоро всё выяснится, ажиотаж убавится, пена спадёт…» Взяли ещё по кружке. Затуманились. Борис зло произнёс: «Илья, тебе лучше знать, ты мог бы додумать, проанализировать, предупредить. Я и сам иногда ощущаю, что к проекту отношение неоднозначное. Как будто он никому не нужен».

Я огляделся. За соседними столиками стояли случайные люди, забредшие «на огонёк», и неспешно беседовали. Пришёл в себя, когда заметил, что собеседники удивлённо на меня уставились, как будто чего-то ждали. Пришлось, пожав плечами, увести разговор в сторону: « Съезжу на монтаж, со своими на заводе поговорю, в Минмаше меня допросят, может, что-то проявится».

«Да, кстати, – вспомнил Борис, – твоя характеристика в МИД придёт к Ивану Ивановичу, он тебе все документы подготовит и расскажет, что делать дальше». «Я знаю, что мне надо делать, – посуровел я, а вы мне все необходимые бумаги справьте, чтобы я не бегал и не ждал бесполезно. Не я первый, не я последний». Борис набычился: «Не надо. Всё сделаем. Ты тоже упёртый, не зря Кузьмичу приглянулся, значит, справедливость любишь. На вокзале тебя встретят, разгрузят и домой отвезут. С ребятами контакт поддерживай, они тебе понадобятся, да и ты им тоже». Илья с любопытством на меня поглядывал и молчал.

КОРОТКО И ЕЩЁ КОРОЧЕ.

Посещать бюро в положенное время я не стал. Чтобы не позориться, так заскакивал, проезжая мимо. Но привычка поговорить осталась, и я уделял своим коллегам столько времени, сколько считал достаточным. Автоматически собрал свои вещи и кое-какие документы. Поговорил с женщинами и Рощиным. С приёмщиками, которые дружелюбно меня встречали, говорить мне было, честно, не о чем. Все разговоры заканчивались пожеланиями удачи, а где эта «госпожа», никто не уточнял. Делать мне в офисе было нечего, но привычка – вторая натура, и я приезжал снова и снова. Коробки Люда постепенно наполняла, дети ей помогали, собирали в кучки вещи, книги, сувениры и подарки. Учитывая факт, что сборы никогда не заканчиваются заранее, жена ходила с детьми гулять, и они всегда что-нибудь подкупали, например, гербы австрийских земель, конфеты, всевозможные приглянувшиеся мелочи и несколько машинок, которых всегда недостаточно. Шорин завёз оставшиеся от фуршета напитки и кое-что из еды. Посидели, но договорились всё равно напоследок попить пивка и поговорить. Так и случилось. Когда мы сидели с Анной около кофемашины и беседовали, вошёл Борис и, посидев с нами чуток, предложил пройтись. Рядом с Карлсплац было несколько кафе, и мы посидели за столиком на свежем воздухе и расслабленно, так как всё уже было решено, поговорили. Шорин ещё раз повторил вводные. Те, что касались отъезда и приезда. А также ненавязчиво высказал свои мысли, затрагивающие мои действия в Москве: «Во-первых, легенда твоего отъезда из Австрии не меняется независимо от того, с кем ты будешь общаться. Во-вторых, я здесь с тобой согласен, действовать надо по собственному плану и устраиваться на работу надо стремиться на свой завод к симпатизирующим тебе людям. В-третьих, с тобой многие захотят побеседовать. Отказываться не стоит, о делах говорить только с теми, кто по долгу службы имеет к проекту отношение, но легенда отъезда для всех одна, даже для моих коллег. Пусть даже они о чём-то догадываются, но «включай дурака», будь внимательным и доброжелательным. Будешь мне звонить, ничего лишнего, только по делу, связанному с проектом. Если понадобится помощь или совет, звони моему приятелю. Я его предупрежу. Конверт с координатами передам, когда буду тебе помогать с отъездом. Завтра приходи в офис, попрощаешься с Самсоновым и со всеми, кто будет. Мы в Вене долго не задержимся, к концу года все вернёмся, продолжим в Москве наши игры».