Фредерик Форсайт - Кулак Аллаха

Однажды генералу приснилось, что десятки тысяч молодых солдат, бросившись в пробитую танками брешь, попали под дождь отравляющих веществ и в страшных мучениях погибли на полосе между песчаными стенами и колючей проволокой. Теперь кошмары были еще страшней.

Всего лишь неделю назад один офицер армейской разведки, рассматривая на карте треугольник, вдруг заметил: «Не исключено, что Саддам бросит сюда термоядерную бомбу». Офицер думал, что он пошутил.

Той ночью главнокомандующий вооруженными силами союзников снова попытался заснуть – и снова неудачно. Как всегда, не давали спать мысли о треугольнике. Слишком много людей, слишком мало места.

На арендованной Интеллидженс сервис вилле Лэнг Паксман и два радиооператора поделили ящик пива, тайком доставленный из британского посольства. Они тоже смотрели на карту, тоже видели треугольник, тоже ощущали напряжение.

– Одна проклятая бомбочка, одна маломощная, недоделанная, допотопная, кое-как слепленная бомба… Неважно, наземный или воздушный взрыв… – вслух рассуждал Лэнг.

Чтобы оценить последствия, не нужно было быть специалистом. Взрыв атомной бомбы мгновенно унес бы жизни больше ста тысяч молодых солдат. А несколько часов спустя радиационное облако, всосавшее в себя миллиарды тонн радиоактивного песка пустыни, начало бы дрейфовать, сея смерть на своем пути. Корабли успели бы переместиться в менее зараженные регионы океана, но наземные войска и мирное население саудовских городов… Облако, постепенно расширяясь, дрейфовало бы на восток, сначала захватило бы Бахрейн и авиабазы союзников, отравило бы море, потом нависло бы над иранским побережьем, уничтожая тех, кого Саддам Хуссейн отнес к числу не имеющих права на жизнь… «Персы, евреи и мухи».

– Он не сможет сбросить бомбу, черт бы его побрал, – сказал Паксман. – У него нет ни подходящей ракеты, ни самолетов.

Далеко на севере, в подземельях Джебаль-аль-Хамрина, в казенной части пушки со стовосьмидесятиметровым стволом и с дальнобойностью до тысячи километров, неподвижно лежал «Кулак Аллаха», готовый по команде в любую минуту ринуться к цели.

На рассвете жильцы этого дома в Кадисияхе еще толком не проснулись и были совсем не готовы к приему непрошеных гостей. Много лет назад хозяин построил этот дом в центре большого сада. От четырех вилл в Мансуре, которые собирался обыскать майор Зайид из контрразведки, дом в Кадисияхе отделяли три мили. Теперь старый дом окружили быстро разрастающиеся юго-западные пригороды Багдада, а там, где когда-то цвели персиковые и абрикосовые деревья, была проложена новая скоростная железная дорога.

Все же вилла сохранила часть своего былого великолепия, а зажиточный хозяин, давно ушедший на пенсию, почти не выходил за стены двора и лишь присматривал за немногими оставшимися от огромного сада плодовыми деревьями.

Два грузовика были битком набиты солдатами Амн-аль-Амма, а те не привыкли церемониться. Командовал отрядом майор. Через считанные секунды был сбит замок с больших ворот, а их створки широко распахнуты. Ворвавшись во двор, солдаты тут же разнесли в щепу парадную дверь и избили пытавшегося остановить их дряхлого слугу.

Они ураганом пронеслись по всем комнатам, срывая портьеры и обои, распахивая и ломая шкафы и буфеты. Ошеломленный владелец дома лишь пытался защитить свою старую жену.

Солдаты сорвали и разломали почти все, что можно было сорвать или сломать и ничего не нашли. Старик умолял их сказать, что им нужно и чего они ищут, но майор грубо ответил, что знает сам. Обыск продолжался.

Разделавшись с домом, солдаты направились в сад. В глубине его, возле стены, они обнаружили свежевспаханный участок. Двое солдат держали старика, другие принялись копать. Старик уверял, что понятия не имеет, кто и зачем ковырял здесь землю, что он ничего здесь не прятал. Но солдаты, конечно, нашли то, что искали.

Находка была завернута в джутовый мешок. Когда содержимое мешка вытряхнули, все увидели, что это радиопередатчик. Майор ничего не понимал и не хотел понимать в радиоустройствах. Впрочем, в любом случае ему было наплевать на то, что оказавшийся в мешке потрепанный передатчик Морзе как небо от земли отличался от сверхсовременной системы спутниковой связи, с которой работал Майк Мартин и которая все еще хранилась в тайнике под плитами его хижины в саду первого секретаря посольства Куликова. Для майора Амн-аль-Амма любая радиоаппаратура была шпионскими штучками, а все остальное не имело значения.

Старик с воем и причитаниями убеждал солдат, что он никогда не видел этой штуки; должно быть, ночью кто-то перелез через стену и закопал ее здесь. Солдаты прикладами уложили старика на землю, а заодно и его жену, чтобы та не мешала своими криками.

Майор осмотрел находку. Даже он понял, что на джутовом мешке что-то написано на иврите.

Солдатам был нужен только старик, слуга и старуха их не интересовали. Четыре солдата схватили за запястья и лодыжки старика, которому было далеко за семьдесят, лицом вниз понесли к своим машинам и бросили, как мешок с сушеным инжиром, в кузов одного из грузовиков.

Майор был счастлив. Действуя по анонимному доносу, он честно выполнил свой долг. Его начальники будут довольны. Об Абу-Граибе здесь и думать было нечего. Майор доставил пленника в штаб-квартиру Амн-аль-Амма. «Гимнастический зал», рассуждал майор, самое подходящее место для еврейских шпионов.

В тот же день, 16 февраля, Гиди Барзилаи оказался в Париже, где он продемонстрировал рисунок стола Мишелю Леви. Старый антиквар был только рад помочь. До сих пор к нему обращались лишь однажды, да и то с пустяковой просьбой дать на время какую-нибудь старинную мебель каце, который пытался проникнуть в нужный ему дом, выдавая себя за торговца антиквариатом.

Для Мишеля Леви появление Барзилаи было событием. Еще бы, Моссад не просто вспомнил о его существовании, им потребовалась его консультация, он мог оказать им реальную помощь.

– Буль, – сказал Леви.

– Прошу прощения, – отозвался Барзилаи.

Он решил, что чем-то обидел старика.

– Буль, – повторил Леви. – Пишется Boulle или Buhl. Великий французский краснодеревщик. Сами видите, его стиль, ошибиться невозможно. Но это работа не самого Буля. Для него вещь изготовлена слишком поздно.

– Тогда кто же его сделал?

Мосье Леви было уже за восемьдесят. Истончившиеся белые волосы прилипли к сморщенному скальпу, но щеки старика сохранили яркий румянец, а глаза прямо-таки светились радостью от сознания того, что он еще жив. Мсье Леви уже похоронил так много своих сверстников.

– Видите ли, перед смертью Буль передал мастерскую своему протеже, некоему немцу Обену, а тот, когда настал его день, другому немцу, Ризенеру. Я сказал бы, что эта вещь относится к периоду Ризенера. Возможно, это работа самого великого мастера, в крайнем случае – одного из его учеников. Вы собираетесь ее купить?