Стив Сомер - Кумир

— Вообще-то я еврей. Но разве это имеет значение? — удивился он.

— Что ж, Иисус тоже был евреем.— Салли сунула руки в карманы халатика.— Так вот, я получила диплом медсестры и не знала, к чему он мне. Хотелось сделать в жизни что-нибудь стоящее. И я записалась в Корпус мира.

— Шутите?

— Что тут смешного?

— Я не хотел вас обидеть, честное слово. Просто Корпус мира… это вроде как из другой эры…

— А тогда это было пристанище для всех, кто был искренен в своей вере. После чикагских беспорядков, событий в Кентском университете [90] Автор имеет в виду подавление студенческих волнений в этом и других учебных заведениях США в начале 60-х годов. и всего прочего многие из нас больше не желали оставаться дома.— Она взглянула на него.— Сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— Значит, тогда вам было…

— Восемь.

Салли с улыбкой покачала головой.

— Всего восемь. А я в это время спала в гамаке в джунглях Гондураса, старалась спасти человечество…

— "Но",— продолжил он за нее.— Я явно слышу здесь какое-то "но".

— Вы правы. Тогда как раз началась вся эта заваруха с партизанами. Я терпела целых два года. Потом вернулась домой, добилась места репортера в хьюстонской "Пост" и кондо [91] Сокращенное от "кондоминиум" — квартира в кооперативном доме. в фешенебельном пригороде Оук-Крик.

— И там встретились с Фэллоном?

— Он был всего лишь школьным преподавателем и пытался пробиться в муниципалитет. Но у него уже были свои идеи.

Салли говорила почти автоматически: с такими речами она выступала, когда люди, в основном женщины, спрашивали ее, как она познакомилась с Терри.

— И вы, значит, в него влюбились?

Это было заявлено с такой обезоруживающей прямотой, что Салли даже остановилась. Взглянув на Росса в упор, она убедилась: в его глазах не было и тени насмешки. А еще она прочла в них, что он совсем молод, все у него впереди, он многого добьется, многое познает, но вот боль и страдание пока ему не знакомы.

В молчании они двинулись дальше по пляжу.

— Я слышал, у него жена… чокнутая.

— Да,— сказала Салли.— Шизофреничка. Лежит в больнице.

— А почему Фэллон с ней не разводится?

— Он католик.

— Но ведь он мог бы добиться, чтобы брак признали недействительным.

Салли не отвечала.

— Я задаю чересчур много вопросов? — спросил он.

— Нет. Но если бы вы знали Терри, то знали бы и ответ на свой вопрос.

Салли подошла к кромке прибоя. Босыми ногами она ощущала приятную прохладу крутившейся у ее лодыжек пены. Росс искоса взглянул на нее. Ветер развевал мягкие складки халатика, ерошил длинные золотистые волосы. Что-то подсказало ему: ей больно, она страдает.

— Я вижу, вы его действительно любите.

Салли попыталась ответить, но поняла, что это завело бы слишком далеко. Развязав поясок, она сбросила халатик и, оставшись в купальнике, обернулась к Россу.

— Плавать умеете?

— Я… да…

— Тогда поплыли! — И устремилась вперед.

— Погодите! — Росс принялся торопливо расстегивать свою рубашку.

Но она уже бежала через полосу прибоя туда, где прямо на глазах вырастала большая зеленая волна. Изгибаясь дугой, она готова была обрушиться на Салли, но та ловко поднырнула под самый гребень, пронзив водяную толщу, подобно гладкой желтой стреле. В ту же секунду волна, сломавшись, рухнула вниз, но Салли уже вынырнула с другой стороны. И махала ему рукой. Потом, развернувшись, уверенно поплыла вперед — сильными упругими толчками, выбрасывая над головой то одну, то другую руку.

Расстелив свою рубашку, Росс аккуратно сложил на нее халатик Салли. И побежал к воде. Но не рассчитал, и первая же большая волна опрокинула его навзничь. Так повторялось трижды, пока ему не удалось наконец выгрести на спокойное место, где Салли лежала на спине, едва пошевеливая в воде пальцами рук.

— Поздравляю, наконец-то и вы тут! — приветствовала она его.

— Чуть плавки не потерял.

— Вот было бы здорово. А лежать на спине можете?

— Попробую.

Но у него не вышло: ноги погружались и тянули вглубь.

— Смотрите, как я делаю: надо шевелить только руками, чуть-чуть.

Он попробовал еще раз, и у него получилось. Теперь оба отдыхали, лежа на спине.

— До чего хорошо! — произнесла она.— Будто в теплой ванне.

— Это Гольфстрим.

— Неужели?

— Конечно. Поэтому здесь такая голубая вода.

Действительно вода была голубой. И теплой. И это на самом деле был Гольфстрим.

Впрочем, она сама это знала: то же самое течение омывало и побережье Гондураса тогда, зимой 1970 года… И вот она лежит в той же воде, и Гольфстрим тихонько колышет ее тело, припекаемое сверху майамским солнцем. Морская рябь перекатывается через ее живот, во рту горьковатый вкус соли. Ей тридцать восемь — она в состоянии теперь ответить на вопрос: сумеет ли она найти свое место в жизни или нет. Да, она стала опытной, энергичной женщиной, которой восхищаются и которую уважают. Но женщина ли она в самом деле? Ведь у нее ни друзей, ни мужа, ни детей. Нет заветного ящичка в комоде, где хранились бы старые фото и любовные записочки, памятные меню из укромных ресторанчиков, корешки театральных билетов, засохшие цветы… Ничего, кроме ее работы, ее амбиций и Терри Фэллона. Не слишком ли мало?

Салли посмотрела на себя как бы со стороны: вот она лежит на теплой поверхности воды, раскинув руки, точно распятая. Кем же она в конце концов стала? В этот момент голубая рука Гольфстрима обвила ее, заставив вздрогнуть от этого прикосновения. Росс сразу же заметил ее состояние.

— Вам холодно?

— Нет.— И повторила: — Нет.

Она знала: холмы Гондураса, где прошла ее юность, были покрыты всего лишь тропическими лесами. Истинные джунгли были здесь, в Вашингтоне.

14.10.

По субботам после полудня Бендер играл в бридж в загородном клубе "Бернинг три". Отделанная дубовыми панелями карточная комната, душная и прокуренная, собирала немало известных стране людей. Партнерами Лу Бендера на сей раз были председатель Верховного суда Уильям Рэнквист, партийные боссы Дон Грэхем и Расселл Лонг. Их политические пристрастия были совершенно непримиримы, поэтому за игрой они никогда не касались политики. Сегодня, однако, даже они говорили о предстоящем съезде — ни о чем другом Вашингтон сейчас не говорил.

— Пики, четыре,— сказал Рэнквист, когда все трое партнеров пропустили свой ход.

Дон Грэхем пошел червовой королевой, а Бендер выложил на стол козыря.

— Да, у президента слабая карта на руках,— произнес Рэнквист и покрыл королеву козырным королем.

— Ах вот вы как,— заметил Лонг и тоже козырнул.

— Играем без червей? — предложил Рэнквист.

— Без этих червиных сердечек! — согласились остальные.