Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

То некая «ялтинская блаженная старица Евгения» сказала Юсупову, что он не должен мучиться совестью, ибо как Георгий Победоносец убил того, кто был орудием дьявола. Что убитый Распутин в теперь аду и очень благодарен Феликсу, поскольку убив его, Феликс сохранил мужика от еще больших грехов! И что именно он, Феликс Юсупов, переживет многих Романовых и поможет возрождению России, ибо он начал, ему и закончить!

Эти эпизоды приятно разнообразили каждое последующее литературное творение Феликса Юсупова, смягчая некоторую монотонность приевшихся книжек «о черте Гришке, о Николае безголовом, тупом и бестолковом, об Алисе-немке, что снимала с русских пенки, о министрах-предателях и всех придворных обитателях».

Убийство Распутина оказалось самым прибыльным предприятием князя Феликса Юсупова и исправно помогало ему, облегчая материальные затруднения на чужбине. Феликс Юсупов не раз утверждал с улыбкой, что убитый Распутин — его «сохранитель».

В 1967 году князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, известный всему миру как «человек, убивший Распутина», умер.

Судьба Пуришкевича.

В первые же дни Февральской революции монархические союзы и правые партии прекратили свое существование. Владимир Пуришкевич, единственный из правых, не сдался без боя. В семнадцатом году он занялся созданием подпольной монархической организации и стал готовиться к вооруженному восстанию в Петрограде. Разрабатывал планы покушения на Владимира Ленина и Льва Троцкого. Он собирался «вмешаться в борьбу против большевиков, одержать победу и при победе не выпустить власть из своих рук в руки кого бы то ни было ».

Планам Пуришкевича не суждено было сбыться. Заговор был раскрыт, и «твердокаменный монархист» предстал перед Петроградским революционным трибуналом. Как ни лавировал Пуришкевич в последние дни империи среди политических течений и поветрий, а в 1917 году он оказался не нужен ни Временному правительству, ни большевикам. Временное правительство отказало ему в просьбе о назначении его начальником санитарной службы армии, а захватившие власть большевики отправили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Пуришкевич был осужден на год тюрьмы. Готовясь к суду и составляя конспект своей защитительной речи, припоминая всю свою бурную жизнь, он осознает: убийство Распутина — его самая верная индульгенция перед судом любого режима!

И осознав это, он уже никогда не отречется от своего «почетного звания» и напишет в сыроватых стенах своей камеры под номером 42 возвышенную оду о себе — жертвенном патриоте — убийце Распутина.

Пуришкевич Владимир Митрофанович был в Российской империи очень популярным человеком. Но все забылось. Все его «дабы» и «кабы»… А крепко запомнилось только то, что он убил Распутина . И хоть на самом деле не то чтобы убил, а только стрелял, но этим возвысился и завоевал себе вожделенное историческое бессмертие. В 1918 году Пуришкевич вышел из тюрьмы по амнистии. Потом началась Гражданская война. На его глазах «красный террор» выкосил своей кровавой косой многих и бывших его единомышленников-монархистов. Владимир Пуришкевич примкнул к Белому движению. В армии Деникина он издавал монархический журнал. Опубликовал свои знаменитые «Дневники». Это стало его последним «историческим» делом. Жизнь его закончилась почти одновременно с жизнью Белого движения. Пуришкевич, «человек убивший Распутина», умер от тифа в Новороссийске в 1920 году.

Письмо, продиктованное Распутиным дочери, находилось в московском музее Революции (фонд Вырубовой).

Рассказывает Павел Милюков, кадет, член Прогрессивного блока, будущий министр иностранных дел Временного правительства: «…это были тяжкие четверть часа. От решения Родзянко зависело слишком многое, быть может, зависел весь успех начатого дела. Руководители армии с ним в сговоре и через него — с Государственной думой».

Из воспоминаний Георгия Шавельского, протопресвитера русской армии и флота, участника Белого движения:

«…в интеллигентных кругах, в особенности аристократических и состоятельных, наблюдалось легкомысленное отношение к революции с отсутствием понять ее, определить свою роль в ней… большинство смотрело на революцию, как на мужицкий хамский бунт, лишивший их благополучного, мирного и безмятежного житья. Этот бунт надо усмирить, бунтовщиков примерно наказать — и все пойдет по старому… Серьезного взгляда на революцию почти не приходилось встречать. Почти никто не хотел понять, что под видом революции идет огромное стихийное движение, направляемое незримой рукой к какойто особой цели — к очищению жизни от разных наростов, наслоений и условностей, укоренившихся предрассудков и неправд. Разразившаяся буря очищает удушливую атмосферу русской жизни… у нас многие лишь хотели ее задержать и остановить… усилия были трагичны и тщетны.

Наша интеллигенция не выдержала исторического экзамена. Революцию сознательно и бессознательно одни сумели подготовить, другие не сумели предотвратить , но понять ее в большинстве своем не смогли…

Все непроверенные «новые» идеи необдуманно заносились в народ интеллигентами. Они же первые показывали примеры неверия и неуважения ко всякой власти, ко всем старым заветам .

С другой стороны, сколь многие из внешне образованных людей оставались по своей натуре крепостниками, пользовавшимися трудами простого народа и слишком мало радевшими о благе его. Не они ли виновны в том, что наш народ оставался невежественным?

Господа, посмотрите честно и прямо на происходящее! Мужик наш, простой народ, оказался не тем, чем вы его представляли: разбушевавшись, он натворил много грязных и ужасных дел. Но мыто лучше его оказались в это время? Вспомните безудержный эгоизм, охвативший всех нас… нужно было жертвовать не только своей жизнью на поле брани, но и своими правами, преимуществами, достоянием своим, и мечтать не о реставрации старого, а постройке нового, отвечающего интересам не отдельных классов, а целого народа.

Гучкова и компанию брат императора устраивал только в полудержавном качестве — регента при конституционном несовершеннолетнем государе со слабым здоровьем. Когда император отрекся в его пользу и великий князь Михаил Александрович внезапно оказался в роли императора, Михаил Родзянко решительно воспротивился против нового и неожиданного для компании статуса Михаила Александровича Романова.