Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

Рассказывает Александр Керенский:

«Первое сообщение о неожиданном шаге царя было получено вечером 3 марта от Гучкова и Шульгина… наступила мгновенная тишина… затем Родзянко заявил, что вступление великого князя Михаила Александровича на престол невозможно … он никогда не проявлял интереса к государственным делам, состоит в морганатическом браке с женщиной, известной своими политическими интригами, что в критический момент истории, когда он мог бы спасти положение, он проявил полное отсутствие воли и самостоятельности …»

Интересно было бы понять о каком критическом моменте истории, когда он мог бы спасти положение, говорил Родзянко?

Рассказывает Александр Спиридович, бывший начальник дворцовой охраны:

«25 февраля 1917 года Родзянко по телефону предложил великому князю Михаилу Александровичу немедленно приехать в Петроград. По приезде великого князя 27 числа состоялось совещание. Его уговаривали принять на себя управление городом, уволить правительство и просить у государя манифест о даровании ответственного министерства . Великий князь на такой шаг не согласился . Немного позже Родзянко… упрашивал великого князя ввиду исключительно важных обстоятельств объявить себя регентом … принять на себя командование всеми войсками и поручить князю Львову (будущему председателю Временного правительства) составить новое министерство. Верный своему брату , великий князь на регентство (самозванное регентство) не согласился ».

Великий князь Михаил Александрович оказался слишком несговорчивым и проявил излишнюю щепетильность по отношению к своему родному брату и императору, которому присягал.

Поэтому 3 марта Гучков и Родзянко приложат все усилия к тому, чтобы отговорить великого князя Михаила Александровича от принятия престола.

Вспоминает Павел Милюков, кадет, историк:

«Свидание с великим князем состоялось на Миллионной, в квартире князя Путятина. Туда собрались члены правительства, Родзянко и некоторые члены временного комитета. Гучков приехал позже… Войдя в квартиру, я столкнулся с великим князем, и он обратился ко мне с шутливой фразой: «А что, хорошо ведь быть в положении английского короля? Легко и удобно! А?» Я ответил, что очень спокойно править, соблюдая конституцию… Родзянко занял председательское место и сказал вступительную речь, мотивируя необходимость отречения от престола ! Я доказывал, что для укрепления народного порядка нужна сильная власть и что такой она может быть только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс . Одно Временное правительство без опоры на этот символ… окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений … Стране грозит полная анархия.

Подошедший Гучков защищал мою точку зрения, но как-то слабо и вяло . Великий князь, все время молчавший, попросил несколько минут на размышление. Уходя, он обратился с просьбой к Родзянко поговорить с ним наедине… Вернувшись к депутации, он сказал, что принимает предложение Родзянко… Отойдя ко мне в сторону, он поблагодарил меня за патриотизм…»

На этом история российской монархии закончилась. Как образно выразился Александр Керенский, она стала «атрибутом прошлого».

Рассказывает Лили Ден, близкая подруга государыни, которая вместе с Анной Вырубовой ездила в 1916 году вместе с Распутиным в Сибирь:

«Распутин настоял на том, чтобы мы остановились в Покровском и познакомились с его женой. Село оказалось рядом деревянных изб в два этажа. Дом Распутина был немного больше остальных. Григорий сказал, что когданибудь, Их Величества приедут к нему в гости. Я изумилась, сказала, что это так далеко!.. Распутин сказал мне, что они должны приехать . Волей или неволей они приедут в Тобольск и, прежде чем умереть, увидят его родную деревню ».

1 августа 1917 года царская семья выехала на поезде из Петрограда. Их везли в Тобольск. В Тюмени их пересадили на пароход «Русь». На второй день пути они проезжали Покровское и видели двухэтажный дом Распутина . Во второй раз они видели дом Распутина 14 апреля 1918 года, когда государь, государыня, дочь Мария и доктор Боткин проезжали через Покровское в Екатеринбург.

Из дневника Николая Второго:

«Поменяли лошадей в деревне Покровское. Долго стояли прямо напротив дома Григория и видели всю их семью, глядевшую на нас через окно ».

Последнее письмо Распутина к государю приводится по книге, написанной на основе воспоминаний Чарльза Сиднея Гиббса.

Гиббс, подданный английской короны, был учителем английского языка и преподавал английский вначале дочерям последнего российского императора, а за тем и наследнику Алексею.

После падения империи Чарльз Гиббс добровольно последовал за царской семьей в Тобольск, где продолжал выполнять при детях свои прежние обязанности и по вечерам частенько коротал время в обществе бывшего государя.

После увоза царской семьи из Тобольска в Екатеринбург Гиббс отправился вслед за своими учениками. В Екатеринбурге оставался до зимы 1918 года.

Дал подробные показания по делу об убийстве царской семьи после прихода в Екатеринбург армии Колчака, помогал следствию в опознании вещей. С отступлением колчаковских войск был одним из тех, кто помогал сопровождать найденные в доме Ипатьева и месте уничтожения тел расстрелянной семьи следственные материалы.

В 1934 году Чарльз Гиббс принял православие, взяв новое русское имя Алексей. Спустя время принял монашеский постриг, получив при пострижении новое имя Николай.

В 1938 году вернулся в Англию. После Второй мировой войны организовал в Оксфорде православный приход. Прожил до 1963 года и умер в сане архимандрита. Похоронен на кладбище Хединстон, Оксфорд.

В архиве Гиббса сохранились уникальные документы — письма, предметы, фотографии.

До того как была опубликована книга «Дом особого назначения», последнее письмо Распутина, было известно, по воспоминаниям Аарона Симановича, иудея, торговца ювелирными украшениями, который называл себя «секретарем Распутина» и, действительно, был вхож к Распутину. Матрена Распутина в своих воспоминаниях посвятила Аарону немало благодарных строк. Однако сочиняя свои воспоминания «Распутин и евреи», изданные в Риге в 1924 году, тщеславный торговец преувеличил до анекдотического свое значение в жизни того, чьим секретарем себя именовал! Из «воспоминаний» Симановича понятно, что конфидентом Распутина Симанович не был и питался сплетнями и слухами. Реальная степень его осведомленности была невелика. Письмо же, похоже, он действительно видел, держал в руках и читал.