Михель Гавен - «Роза» Исфахана

— Так говорила леди Клементина Черчилль. Я помню её слова, доктор.

«И моя бабушка тоже так говорила», — добавила Джин мысленно.

— Возвращайтесь скорее, Аматула. — Натали повесила трубку.

Джин нажала кнопку отбоя, прижала телефон к груди, подошла к окну. Ей казалось, что трубка каким-то чудесным образом всё еще хранит голос матери, её тепло.

— Прошу извинить меня за вторжение, Аматула, — приоткрыв дверь, в комнату заглянул доктор Нассири, — просто я хочу спросить у вас…

— Заходите, Сухраб, — кивнула ему Джин. — Только дверь за собой прикройте. — Она уже догадалась, что речь сейчас пойдет о капитане Лахути.

— Поверьте, я не подслушивал ваш разговор, Аматула, но случайно услышал несколько заключительных фраз, — признался Нассири шепотом, приблизившись к Джин почти вплотную. — Дело в том, что я очень волнуюсь за… — он нервно сцепил пальцы на груди.

— …Шахриара? — закончила она за него фразу.

— Да, — с готовностью кивнул доктор. — Понимаете, Аматула, он лично говорил мне, что не хочет ехать в Тегеран, поскольку знает, что его там арестуют. Арестуют за утечку информации об аварии на секретном заводе, за мой побег из госпиталя вместе с Али Агдаши и его матерью. Скажите мне правду, Аматула, где сейчас Шахриар? Его уже арестовали? Нынешней ночью?

— Нет, Сухраб, утром Шахриар был еще здесь, так что Марьям сказала вам правду, — ответила Джин. — А потом он действительно уехал. Но не в Тегеран. А вот точнее я не могу вам пока сказать, Сухраб, не обижайтесь. По крайней мере не сейчас. Надеюсь, вы меня понимаете. Кстати, с минуты на минуту, — она посмотрела на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, — к нам сюда заявятся не очень приятные гости. Они прибудут из Тегерана с целью как раз арестовать Шахриара. Которого, как вам теперь известно, здесь уже нет.

«Точнее, они приедут удостовериться, что капитан Лахути превратился в безжизненный труп, и большие неприятности им самим теперь не грозят, — подумала Джин с грустной иронией. — Иначе зачем бы они тогда „предупреждали“ Шахриара по столь сложной схеме?» Но вслух она этого говорить не стала, чтобы не напугать Нассири еще больше: он ведь скорее всего тоже знаком с аль-Балами, раз тот был другом Шахриара.

— Кто бы сюда ни приехал, Сухраб, и о чем бы вас ни спрашивал, — предупредила она доктора на всякий случай, — отвечайте одно: Шахриар рано утром уехал в Тегеран. Если же скажете что-нибудь другое — лишите тем самым своего друга шанса на спасение. Нам нужно потянуть время как можно дольше, и вы должны помочь мне в этом, Сухраб. Если всё сложится удачно, то, возможно, уже сегодня ночью мы узнаем, что Шахриар находится в безопасности.

— Я так и знал, что вы поможете ему избежать ареста! — всплеснул руками Нассири. — Я не ошибся в вас, Аматула: вы — истинный ангел Аллаха! Вы и все те, кто помогает вам творить добро. По случайно подслушанной вашей фразе о мальчике с пороком сердца и не закрывшимся артериальным протоком, — понизил он снова голос, — я догадался, что речь идет об Амире, младшем сыне Шахриара. Значит, его семья теперь тоже в безопасности, как и моя? Я позвоню Парванэ, узнаю, вместе ли они сейчас… — Нассири вынул из кармана трубку.

— Не надо пока никому звонить, Сухраб, — твердо перехватила его руку с телефоном Джин. — Это опасно. Всё, что вы хотите знать о семье Лахути, я скажу вам и сама. Да, речь в моем телефонном разговоре шла именно о сыне Шахриара. По просьбе нашей женевской штаб-квартиры французский атташе забрал сегодня в Тегеране родителей капитана Лахути и трех его сыновей и предоставил им всем надежное убежище. Но пока об этом никто не должен знать. Вы меня понимаете, Сухраб? — Тот растерянно кивнул. — Даже если ваша супруга позвонит вам и сообщит что-либо о семье Лахути, попросите её не обсуждать с вами эту тему по телефону. По крайней мере до тех пор, пока мы не будем убеждены, что Шахриар тоже находится в безопасности.

— Я всё понял, Аматула, — торопливо убрал трубку в карман Нассири, — простите меня, дилетанта. Я не подведу вас, обещаю! И вообще я преклоняюсь перед вами — бесстрашным белокрылым ангелом Аллаха! — расчувствовавшись, он наклонился и поцеловал забинтованную руку Джин.

— Ну полноте вам, Сухраб, — смутилась она. — Я просто выполняю свой долг врача.

— О нет, Аматула, к доброте нельзя принудить никакими приказами и медицинскими клятвами! — воскликнул доктор. — Смелость и самопожертвование невозможно воспитать в человеке, если они не были заложены в нем самой природой. У вас были благородные предки, Аматула!

«В этом вы правы, Сухраб, — мысленно согласилась Джин с коллегой. — И даже куда более благородные и достойные, чем я. Так что мне еще многому предстоит у них научиться».

— К нам кто-то приехал, ханум! — крикнула с порога Марьям, распахнув дверь. — Кажется, тот самый полковник!

— Я не понимаю, что ему здесь надо? — проворчал за спиной Марьям доктор Маньер. — Чего ради он сюда зачастил? Может, желает пройти обследование на европейском уровне? Так сразу бы так и сказал.

— Боюсь, что цель визита полковника далека от медицинского обследования, — задумчиво проговорила Джин.

Нассири подошел к окну, отдернул занавеску, доложил:

— Аль-Балами и его люди.

— Вы с ними знакомы, Сухраб? — спросила Джин и посмотрела на часы: без двадцати двенадцать. Явились на двадцать минут раньше, чем предполагал Лахути.

— Только с полковником, — признался Нассири, — Шахриар нас однажды познакомил. Не скажу, что мы были с аль-Балами друзьями: напротив, мне он всегда был отчего-то неприятен. А моя Парванэ и вовсе на дух не переносила ни его самого, ни двух его жен. У нее просто в уме не укладывается, как можно жить с мужчиной, зная, что он на таких же законных основаниях живет еще и с другой женщиной. Причем не где-нибудь на соседней улице, а в их же общем доме. Признаться, у моей Парванэ старые, дореволюционные представления о браке. Равно как и о жизни вообще. Впрочем, у меня тоже. Поэтому в свой дом мы аль-Балами никогда не приглашали.

Джин тоже подошла к окну, посмотрела вниз. Увидела легковую машину и мини-вэн. Полковник аль-Балами стоял около легковушки и о чем-то разговаривал с лейтенантом исламской стражи, оставшимся старшим за Шахриара.

— Франсуа, Сухраб, — обратилась она к коллегам, — прошу вас пойти к больным и заняться самыми неотложными делами. Если полковник аль-Балами нанесет вам визит и спросит вас о Шахриаре, скажите ему то, что знаете: что сегодня в девять часов утра капитан Лахути уехал в Тегеран. Марьям, ты можешь даже повторить слова капитана, которые он сказал тебе перед отъездом. — Джин взглянула на девушку, и та понимающе кивнула. — Вас, Франсуа, я думаю, полковник вообще ни о чем не будет спрашивать, поскольку вы не говорите на фарси, а сам он — ни на одном другом языке кроме родного. Так что зовите Кристофа и Жерома и начинайте готовить к операции Симин Туркини. А вот вас, дорогой Сухраб, полковник допросит всенепременно. Я надеюсь, вы помните всё, о чем мы с вами договорились? — Доктор ответил солидным молчаливым кивком. — Кстати, хочу вас всех предупредить: поскольку на территории миссии вы пользуетесь полной неприкосновенностью, то на время беседы с представителями местной власти имеете право пригласить юриста миссии. Для соблюдения юридических формальностей, так сказать. Во избежание возможных недоразумений советую вам именно так и поступить. Неизвестно, что предпримет аль-Балами, если кто-то из вас останется с ним наедине. Отказать ему в праве разговора с нами мы не можем, но осторожность не помешает. Вы меня понимаете?