Роберт Ладлэм - Уик-энд

«Омега» не явится туда заблаговременно. Ей это ни к чему. Она — или они — не знает, что там ждет.

Ковыляя по дороге, Таннер понял, что чувствует себя куда лучше — в большей безопасности, — если держит в руках пистолет Скенлана. У себя за спиной он увидел проблески. Фары в трехстах или в четырехстах ярдах. Он вломился в лес, стеной стоявший вдоль дорога, и лег ничком на сырую землю.

Мимо него медленно проехала машина. Он сразу узнал тот самый черный лимузин, который чуть не сбил его на Уоллей-роуд. Водителя он не разглядел; да это и невозможно было сделать при отсутствии уличного освещения.

Когда машина скрылась из виду, Таннер вернулся на дорогу. Он предпочел бы двигаться под прикрытием леса, но это было невозможно. По открытому пространству он шел куда быстрее. Прихрамывая, он заковылял дальше, прикидывая, стоит ли черный полицейский автомобиль уже у дома на Орчард-драйв, 22. И не был ли его водителем писатель по фамилии Остерман.

Он одолел примерно с полмили, когда снова увидел огни, но теперь уже перед ним. Он кинулся в кусты, моля Бога, чтобы его не заметили, и спустил предохранитель.

Автомобиль приближался на хорошей скорости. Кто бы им ни управлял, чувствовалось, что он возвращался в поисках кого-то.

Его ли ищут?

Или Лейлу Остерман?

Или идет поиск Кардоне, у которого нетв Филадельфии умирающего отца? Или Тремьяна, который отнюдь не собирается в мотель при аэропорте Кеннеди?

Встав, Таннер продолжал движение, сжимая в руке пистолет, хотя нога почти подламывалась под ним.

Одолев поворот дороги, он наконец оказался на месте. Чудом сохранившийся уличный фонарь освещал выщербленные стены старого вокзала. Вьющиеся растения оплетали стены с отлетевшей штукатуркой, а вокруг валялись сгнившие куски деревьев. В трещинах фундамента гнездились какие-то уродливые побеги.

Здесь не было ни порывов ветра, ни потоков дождя, и тишину нарушал лишь ритмичный стук капель, скатывающихся с листьев и веток: шторм окончательно выдохся.

Он стоял на краю запущенной и заросшей бурьяном стоянки машин, прикидывая, где бы ему расположиться. Было уже почти два часа ночи, и ему надо было найти надежное укрытие. В самом здании вокзала! Возможно, ему удастся пробраться внутрь. Он заковылял сквозь заросли, шурша галькой.

Слепящий свет резанул его по глазам, и он инстинктивно кинулся вперед. Он перекатился через раненое плечо, но не почувствовал боли. Мощные фары осветили окрестности вокзала, и он слышал, как автоматная очередь эхом отдается от его стен. Пули врезались в землю рядом с ним и свистели над головой. Уходя от них в сторону, он еще несколько раз перекатился, почувствовав, что одна из пуль задела его левую руку.

Оказавшись на краю гравийной дорожки, он прицелился в источник света и несколько раз торопливо нажал курок. Фары погасли, и он услышал крик боли. Таннер продолжал нажимать спусковой крючок, пока обойма не опустела. Он попытался залезть левой рукой в карман за новой обоймой, но она его не слушалась.

Снова наступила тишина. Он положил пистолет и неловко вытащил вторую обойму, пустив в ход правую руку. Взявшись зубами за горячее дуло и обжигая зубы, он засунул полную обойму и защелкнул ее.

Таннер лежал и ждал какого-то движения со стороны врага. Или звука. Но ничего не происходило.

Он медленно поднялся; левая рука безвольно висела вдоль туловища. Прямо перед собой он держал пистолет, готовясь нажать курок при малейшем движении в траве.

Ничего не произошло.

Таннер двинулся к дверям станции, держа пистолет на изготовку и осторожно пробуя ногой землю, делая очередной шаг, чтобы не упасть из-за неожиданного препятствия. Оказавшись рядом с закрытыми дверями, он понял, что, если они заколочены, ему не удастся их вышибить. Тела он почти не чувствовал. Силы его были на исходе.

Тем не менее он уперся спиной в створки дверей, и тяжелая их рама с громким скрипом слегка приоткрылась. Таннер чуть повернул голову, прикинув, что щель оказалась шириной не больше трех или четырех дюймов. Древние петли были все изъедены ржавчиной. Он вдавил правое плечо в филенку дверей, и они поддались, пропустив Таннера в темноту, скрывавшую прогнивший пол станции.

Там же, где стоял, он опустился на пол и полежал несколько секунд. Двери станции теперь были открыты на три четверти, а верхняя их часть едва держалась на петлях. Уличный фонарь ярдах в пятидесяти освещал обстановку. Другим источником света были провалы и проломы в крыше.

Внезапно Таннер, прижимавшийся ухом к полу, услышал скрип. Ошибиться было невозможно — кто-то двигался по прогнившим половицам. Он попытался повернуться и приподняться. Но опоздал. Он почувствовал резкий удар по основанию черепа. Теряя сознание, успел увидеть чьи-то ноги. Одна из них была забинтована.

Он безвольно обмяк на полу, но прежде, чем его поглотила темнота, он увидел над собой лицо.

И Таннер понял, что наконец он нашел «Омегу».

Это был Лоренс Фассет.

Он не представлял себе, сколько времени был без сознания. Пять минут? Час? Он никак не мог сообразить, потому что не видел циферблата и не мог поднять левую руку, чтобы взглянуть на часы. Он лежал лицом вниз на грубом выщербленном цементном полу полуразрушенного станционного здания. Голова у него раскалывалась, и он чувствовал, как течет струйка крови из раны на руке.

Фассет!

Вот кто манипулировал им.

«Омега».

Пока он лежал, в голове у него всплывали отдельные отрывки прошлых разговоров.

«…Мы должны встретиться… Наши жены должны встретиться…»

Но жена Лоренса Фассета погибла в Восточном Берлине. Была убита в Восточном Берлине. Этот факт Таннер помнил очень хорошо.

И было что-то еще. Что-то, имеющее отношение к передаче Вудворда. К передаче, в которой год назад шла речь о ЦРУ.

«…Я был тогда в Штатах. И видел ее».

Но он не мог быть тогда в Штатах. В Вашингтоне Фассет сказал, что год назад он был на югославской границе: «…сорок пять дней занудных переговоров. В полевых условиях». Поэтому он и вышел на контакт с Джонни Таннером, солидным незапятнанным директором отдела новостей «Стандарт мючуэл», обитателем тех мест, где расположился «Порванный ремень».

Имелись еще кое-какие противоречия — они не бросались в глаза, но тем не менее были. Теперь они ему не пригодятся. Жизнь его подошла к концу в развалинах старого вокзала.

Чуть повернув голову, он увидел стоящего над ним Фассета.

— Нам пришлось испытать немало хлопот из-за вас. Стреляй вы чуть получше, на вашем счету уже был бы первостатейный труп. Мертвый герой, но, думаю, от такого ранения он тоже скоро отдаст концы… Что делать! Он входит в состав ячейки и должен понимать высокую цену своей жертвы. Как видите, я вам не врал. Мы фанатики. Мы обязаны быть такими.