Эверт Лундстрём - Операция «Отче наш»

– Раза два открывал глаза.

– Переоденьте его.

Билл сам стянул с Чиннмарка сапоги. Вода из них растеклась по настилу. Я кое-как забрался на ближайшую койку и вытянулся во весь рост.

– Похоже, у него шок, – заметил я.

– Похоже, – подтвердил Билл. – Отдохнет немного – пройдет.

Петер и Мартин переодели Чиннмарка. Несколько раз он воззрился на нас широко открытыми глазами, но явно ничего еще не соображал.

Билл вернулся ко мне.

– Расскажешь? – спросил он почти приветливо.

– А что там рассказывать. Яхта зарылась носом в волну. И пошла ко дну, как топор.

– А с Чиннмарком что случилось?

– Исчез. Ушел под воду вместе с «Конни». Но я достал его, правда, не сразу.

– Ушел под воду? – удивился Билл.

– Ну да. Сначала плавал возле мачты, потом стал тонуть.

– Тонуть? Как это – при спасательном жилете?

– Не спрашивай меня. Но я достал его на глубине нескольких метров.

– Чудеса.

– Он не дышал, когда мы всплыли, но я накачал его воздухом.

Билл одобрительно улыбнулся.

– Молодец, Морган. Видно, он за что-то зацепился, и его утащило вниз… Как по-твоему?

Я кивнул. Единственно возможное объяснение.

– Узнаем, когда оклемается, – заключил Билл.

Пройдя по качающемуся настилу, он достал несколько чашек из шкафчика над плитой. Протянул мне чашку с отбитой ручкой. Порылся под матрацем одной из коек, вытащил непочатую бутылку виски. Налил мне полчашки.

– Пей, Морган.

Это был приказ. Я не стал возражать. Скривившись, в два глотка опустошил чашку.

Мне вспомнилась история о том, как Билл Маккэй сразу после тяжелейшей гонки заставил экипаж выйти в море на тренировку. Тогда он тоже поднес ребятам виски. С радостью я заключил, что чашка, которую он мне поднес, – своего рода приз, знак высокой оценки.

Налив себе полную чашку, Билл одним духом выпил ее. Даже глазом не моргнул.

– За компанию, – улыбнулся он. – Тебе налить еще?

– Спасибо, хватит. Мне за «Конни» жутко обидно.

– Мы поднимем ее, как только погода наладится, – сказал Билл так, будто речь шла о том, чтобы выдернуть из грядки пару луковиц. – Будет случай использовать твой опыт аквалангиста.

Он похлопал меня по плечу.

– К вашим услугам, номер один, – сказал я. Билл передал бутылку Петеру Хольму.

– Налей Чиннмарку, чтобы очухался. – И добавил, заметив вопрос в глазах Петера: – Да и сами глотните.

Петера Хольма и Мартина Граффа не надо было уговаривать. Они начали с самих себя. Этакая предварительная дегустация.

Билл поднялся наверх в рулевую рубку, к капитану буксира.

Мартин влил Чиннмарку в рот глоток виски. Тот закашлялся.

– Не надо… – простонал он. Что ж, заговорил, и то хорошо.

– Глотни немного, тебе полезно.

Мартин снова поднес чашку к губам Чиннмарка. На этот раз дело пошло на лад. Чиннмарк глотнул не поперхнувшись, и щеки его порозовели.

– Приходит в себя, – заметил я и подошел к ним, опираясь на койки.

Сильная качка норовила свалить меня на настил.

– Ну, как теперь? – спросил Петер.

– Лучше, – еле слышно произнес Чиннмарк. Вездесущий гул дизелей заглушал его речь.

– Отлежись немного, и все будет в порядке, – сказал я.

– Я зацепился… – снова услышали мы слабый голос Чиннмарка. – Зацепился… ногой там, где нижняя ванта… соединяется с мачтой… Мачта пошла вниз, потянула меня за собой… я никак не мог ногу освободить… жилет тащил вверх… а яхта вниз… вверх и вниз… Его голос пропал, и глаза опять неприятно остекленели.

– Ладно, потом разберемся. А теперь отдыхай! – отчеканил я.

– Я побуду с тобой, – сказал Петер, накрывая Чиннмарка теплым пуховым одеялом.

Кивком он дал понять, что нам с Мартином лучше удалиться, оставить их вдвоем.

Мы поднялись наверх, где нас ожидали Билл, шкипер и шторм.

«Торд» еще не покинул место кораблекрушения. В полусотне метров справа по борту весело качался на волнах оранжевый буй. Мне показалось, что по соседству с ним торчит из воды какое-то острие.

– Это не мачту там видно? – воскликнул я.

– Она самая, молодой человек, – подтвердил Билл. У него был на редкость довольный вид. И у меня сердце забилось чаще от радости. Если мы видим топ, значит, корпус лежит на глубине всего чуть больше двенадцати метров. Выходит, нам чертовски повезло. Я знал здешний фарватер, как свои пять пальцев; затони «Конни» в какой-нибудь полумиле дальше на запад, мы никогда больше не увидели бы нашу яхту, гнить бы ей в бездне морской.

Теперь же можно было – во всяком случае, теоретически – рассчитывать на ее спасение. Лишь бы корпус не слишком сильно пострадал при ударе о дно.

Я поглядел на Билла, он – на меня. Мы понимали друг друга без слов. Понимали, что не все потеряно. Я не отказался бы отметить наше открытие еще одной чашкой виски…

– Сейчас здесь больше делать нечего, – заключил Билл. – Идем курсом на остров Рёрё!

Капитан послушно кивнул.

– Олл райт, только сначала сообщу спасательной службе, где лежит яхта… Это нужно для безопасности плавания.

Он уже сделал нужную пометку на карте и теперь подошел к радиотелефону:

– Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Прием!..

Динамик ожил.

– Радио «Вест» слушает… Прием!

Голос говорящего выдавал уроженца Гётеборга. Этот парень явно родился недалеко от моего местожительства.

Подгоняемые нескончаемой чередой волн мы вошли в гавань на Рёрё.

Волнолом был сложен из огромных каменных глыб. Защищенный им портовый бассейн смахивал на серую плиссированную юбку. В этом тихом уголке пережидал непогоду местный рыболовецкий флот. Толстые белые корпуса судов любовно терлись друг о друга, качаясь на слабой зыби.

«Торд» пришвартовался у борта одного из сейнеров, рулевую рубку которого украшало выложенное золочеными буквами экзотическое название «Бангкок Рёрё».

– Парни, мне надо позвонить по телефону, – объявил Билл, легко перебираясь на засыпанные, словно первым снегом, рыбьей чешуей черные доски промасленной палубы сейнера.

Из гавани он направился вверх в поселок.

– У тебя найдется сухая одежда? – спросил я капитана «Торда» – молчаливого лысого крепыша лет пятидесяти.

– Внизу есть сменная одежда. Гардероб – возле койки у левого борта. Бери все что нужно.

Сказав «спасибо», я спустился вниз по стальному трапу.

Петер по-прежнему сидел рядом с Чиннмарком.

– Ну, как он? – поинтересовался я.

Петер поднес указательный палец к губам: дескать, заткнись. Чиннмарк спал. Сейчас сон был для него лучшим лекарем.

Я молча разделся. Мокрая одежда смачно шлепнулась на рифленое железо настила. Около буфета висело шершавое банное полотенце, и я как следует растерся, восстанавливая кровообращение в окоченевших членах. И уж совсем я ожил, облачившись в извлеченную из гардероба слишком большую для меня, но зато сухую старую одежду – фланелевую ковбойку, фуфайку, зеленоватые от возраста грубошерстные носки, вельветовые штаны с пуговицами в ширинке и толстые сапоги, весом не меньше двух килограммов каждый.