Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

«По сути, это и есть подлинное наказание, — размышляла она. — Что бы там еще мне ни вменили, все будет самой обычной формальностью по сравнению с этим. Кто знает, может быть, именно поэтому они тянут с выговором. Воображают, что есть какая-то иная горькая чаша, которую я должна испить. Что ж, в конце концов, наверное, они правы».

Чтобы себя хоть чем-то занять, Ванда решила освежить в памяти свой английский, который, как она сама в этом недавно убедилась, в значительной степени подзабыла. С этой целью она решила прочитать на английском книгу Войнова «Свет», которую привезла с собой в качестве доказательства, но на нее никто не обратил внимания. Ванда прочитывала по десять страничек в день. Читала без словаря, а когда чего-то не понимала, старалась припомнить, как написано в болгарском оригинале. Постепенно увлекшись, она даже стала находить удовольствие в чтении, особенно, когда оставалась в кабинете одна и могла читать вслух, работая над произношением. И чем больше она читала, тем труднее распознавала в элегантных, отточенных английских фразах болгарский оригинал с его неуклюжими образами и варварским представлением о литературности.

В агентстве «Вав» скучную повесть Асена Войнова превратили в изящную книгу. «Свет» и вправду стал «Light».

С каждой прочитанной страницей Ванда все больше склонялась к мысли о том, что, может быть, план Роберта Вава не был таким уж сумасбродным и неосуществимым, как он ей показался во время их разговора. И если бы Войнову повезло остаться в живых, то через год-другой агентство смогло бы сделать из него нобелевского лауреата.

И дело не только в переводе или оформлении книги. Что-то другое появилось в ней, что-то сияющее поднялось из ее глубин, словно со дна океана в безлунную ночь, — очаровательное и невероятное, неповторимое даже в своей уродливости, красивое даже в своем примитивном бытовом драматизме.

«Именно такова наша жизнь, — вдруг пришло в голову Ванде. — Жизнь, которую мы презираем и отрицаем, в любой момент готовы продать за копейки или легко заменить на другую — такую, какую никогда даже не видели, не говоря уже о том, что не можем себе представить. Наша жизнь, на которую смотрим с презрением, потому что только настоящий бедняк способен презирать то, что у него есть, и поэтому ему всегда кажется, что этого так несправедливо и отвратительно мало. Да, это наша жизнь, только реимпортированная, сиречь, почти чужая. Вот почему ее описание на английском так трогает, и она даже нравится».

Книга Войнова открыла ей глаза на многие вещи. Теперь, когда она читала ее через призму чужого языка, узнавая себя то в одном герое, то в другом, это узнавание наполняло ее беспокойной радостью, словно автор писал книгу специально для нее, писал с тайной надеждой, что в один прекрасный день книга все же попадет именно к ней в руки. Ванда впервые испытывала такое состояние — она чувствовала себя избранной, получив сейчас несравненно больше, чем кто-либо когда-либо смог ей дать.

Сначала чтение принесло ей некоторое утешение, потом ей стало интересно, а потом она вдруг обнаружила, что речь идет о ней самой. Самым замечательным было то, что для других ее состояние оказалось скрыто, даже для тех, кто все еще ею интересовался. Сейчас, когда ее отстранили от всего, что она знала и умела, иметь собственную тайну стало не просто привилегией, но и возможностью уцелеть.

Крыстанов постоянно был занят и с головой ушел в расследование. Они почти не разговаривали. Ванда не задавала ему вопросов и старалась не путаться под ногами. Она узнавала о том, на какой стадии находится расследование, по его телефонным разговорам, по людям, которые приходили в кабинет, и случайным репликам, которые всегда выглядели неуместными в ее присутствии.

Из того, что она слышала, ничего не было для нее неожиданным и удивительным. За всей этой круговертью она наблюдала отстраненно, без любопытства, но и без ностальгии.

Да, конечно, и на этот раз преступников поймают и отдадут под суд, и тот вынесет свой вердикт. И в этот раз будут награды, интервью по телевидению, которые будет раздавать налево и направо возбужденный успехом, беспардонный и торжествующий министр, жаждущий славы.

Но на этот раз Ванда не станет участвовать в шумном спектакле.

«А если бы вместо Войнова погиб Гертельсман?» — подумала она.

Тогда все было бы по-другому.

В сущности, отстранив от расследования, ей оказали услугу.

Подарили несколько долгих дней свободы, которых у них самих не было — им просто не полагалось, — и Ванда воспользовалась ими самым лучшим образом.

В кабинете Гергинова было холодно.

Хотя поздняя весна семимильными шагами устремилась навстречу знойным объятьям лета, на улице не только не было жарко, что противоречило всем законам природы, но температуры были даже ниже характерных для этого времени года. Кроме того, в кабинете министра работали два кондиционера, распространяя арктический холод, отчего кожа Ванды моментально покрылась пупырышками.

Гергинов сидел за письменным столом, закатав рукава рубашки. Указательными пальцами он сосредоточенно колотил по клавиатуре компьютера.

Прошла целая минута, прежде чем он обратил внимание на Ванду.

— А, Беловская, это ты? Проходи, садись. Подожди немного, мне нужно закончить одну важную работу.

Ванда выбрала стул у огромного стола — не слишком близко к министру, но и не очень далеко — и послушно уселась.

Спустя некоторое время, показавшееся ей бесконечным, Гергинов победоносно щелкнул мышкой и на лице его расцвела улыбка.

— Готово! Ушло!

Вероятно, он ожидал, что Ванда проявит обычное для таких ситуаций любопытство и спросит: что готово и куда ушло, но она промолчала. Во-первых, это ее вообще не интересовало. А во-вторых, в последнее время она старалась соблюдать мельчайшие формальности иерархической дистанции. Она установила, что даже элементарная дистанция может обеспечить ей независимость от претензий и комплексов других.

Но Гергинов с высоты своего положения вообще не считал нужным сообразовываться с нею.

— Я отправил ответ шефу ФБР, — гордо похвастался он. — Вчера получил от него письмо, в котором он поздравляет меня лично с успехом операции «Нобелевский лауреат». Пишет, что столь успешно проведенная операция может служить примером для любой правоохранительной системы в мире. И желает новых успехов в борьбе с организованной преступностью.

Он сделал паузу, в надежде услышать от своей подчиненной хоть какой-то комментарий, но ответа не последовало, и он продолжил:

— Да, совсем другое дело, когда тебя поддерживает Америка, — вздохнул Гергинов, как бы обобщая собственную радостную весть. — Я бы даже сказал, что это куда важнее реакции Европейского союза. Но это между нами.