Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Позвольте, а вы не боитесь? — счел своим долгом спросить Петр Владимирович. — Помните, что случилось с вашим коллегой?

— Не боюсь, — демонстрируя завидную храбрость и здравый смысл, а также отсутствие малейшего намека на запах винного перегара, ясным, трезвым голосом ответил Гоша Зарубин. — Спиться тут вконец — да, побаиваюсь, а все остальное — чепуха на постном масле. Оборотни днем не нападают, а звери сейчас сытые: лето на дворе, в лесу этого мяса бегает — во!

Он энергично чиркнул ребром ладони по лбу чуть выше бровей, показывая, сколько сейчас в лесу бегает живого мяса. Насчет оборотней он, разумеется, иронизировал — это было видно по его хитроватой, но, впрочем, вполне добродушной ухмылке.

— Все-таки мне бы не хотелось, чтобы вы шли один, — сказал Петр Владимирович.

— Так я же про это вам и толкую, — обрадовался Зарубин. — Я уже и компанию себе нашел! Вот, Коля согласен меня покараулить, пока я, стало быть, шедевры буду создавать!

Пермяк был уже тут как тут и даже с зачехленным карабином на плече — телохранитель, воин, гроза хищных зверей и в особенности оборотней.

Петр Владимирович откровенно поморщился. Ни для кого в экспедиции не было секретом, что Пермяк с Зарубиным за последние несколько дней крепко подружились на почве общей приверженности к зеленому змию. Впрочем, в данный момент водитель был трезв как стеклышко. Краснопольский не мог даже приказать Пермяку заняться машиной: она вместе с Молчановым укатила в областной центр, и, следовательно, делать второму водителю было ровным счетом нечего. Николай об этом прекрасно знал, это было видно по его физиономии, и Петр Владимирович, мысленно послав все к черту, — что я им, нянька, в самом-то деле?! — сказал:

— Идите. Пермяк, с карабином осторожнее.

— Не маленький, — с достоинством ответил водитель, деловито поправляя на плече брезентовый ремень чехла.

Краснопольский кивнул, повернулся к этой парочке спиной и, грешным делом, сразу же о них забыл, поглощенный иными делами и заботами. В голове у него зрел план очередного визита к Николаю Гавриловичу Субботину. Странноватое словосочетание «волчанский мэр» как нельзя лучше характеризовало этого обманчиво простодушного типа. «Волчанский мэр» — это звучало почти как «тамбовский волк». Петру Владимировичу вдруг до смерти захотелось подергать этого волка за хвост и посмотреть, станет ли тот огрызаться. Или, как и предполагал Молчанов, будет гнуть свою линию — дескать, от души рад бы вам помочь, но что же я могу?..

Вот этот момент и то, как он повернулся спиной и сразу же забыл о своих подчиненных, часто потом вспоминались Петру Владимировичу бессонными ночами, когда к нему приходила и, ухмыляясь, склонялась над изголовьем постели разбуженная неосторожным прикосновением совесть.

Решение об этой экскурсии было принято накануне, примерно в то время, когда Краснопольский с Сиверовым сидели в номере и обсуждали свои невеселые дела.

То обстоятельство, что принятый на работу в самый последний момент и притом без всякой видимой необходимости сменный водитель грузовика Федор Молчанов с самого начала повел себя не по-товарищески, буквально присохнув к начальнику, было воспринято участниками экспедиции по-разному. Двум геологам, находившимся в подчинении у Краснопольского, на это было глубоко начхать, их интересовали только две вещи: работа и то, чем завершится конфликт Петра Владимировича с институтским начальством. От последнего многое зависело, и геологам следовало прямо сейчас избрать правильную линию поведения: то ли поддержать опального, но знающего и высоко ценимого в научных кругах специалиста, то ли, не теряя времени, заняться сбором компромата, дабы помочь начальству окончательно утопить Краснопольского и заслужить тем самым небесполезную начальственную благодарность.

Аристарх Вениаминович Покровский, по обыкновению, был выше сплетен и интриг. Будучи человеком в высшей степени интеллигентным и незлобивым, он все еще наивно полагал, что все люди — братья и что, следовательно, всякий волен беспрепятственно общаться с тем, с кем ему интересно.

Гоша Зарубин, в принципе, разделял эту точку зрения. Но, поскольку самому Гоше в силу уже известных причин оказалось интереснее всего общаться с водителем Николаем Пермяком, он постепенно, сам того не замечая, стал смотреть на странные отношения начальника экспедиции и сменного водителя грузовика Молчанова с позиций своего собутыльника. Коля же видел в Молчанове всего-навсего стукача, подхалима и проныру, готового, наплевав на элементарный стыд, круглые сутки лизать начальству зад в надежде прочно утвердиться на законном месте Пермяка и, таким образом, вырвать у него изо рта честно заработанный кусок политого трудовым потом хлеба.

О том, что сам Николай Пермяк буквально с первой минуты знакомства с Краснопольским пытался повести себя именно так, то есть завоевать место любимчика, главного доверенного лица и советчика по всем вопросам (в первую очередь, разумеется, кадровым), он по вполне понятным причинам умалчивал. Не распространялся Пермяк и о том, что первые же его поползновения в указанном направлении были пресечены, причем произошло это в высшей степени неприятно. Это обстоятельство, настолько постыдное, что Николай старался о нем вообще не вспоминать, служило дополнительным источником его неприязни как к своему напарнику, так и к самому начальнику экспедиции. Коротко говоря, Николай Пермяк был бы очень доволен, если бы уехавший в область Молчанов, скажем, напился там до беспамятства и вдребезги разбил казенную машину, а Краснопольский, к примеру, вернулся из этой экспедиции с пустыми руками и был бы с позором изгнан из института.

С точки зрения Пермяка, все к тому и шло. Вся экспедиция уже который день торчала в поселковой гостинице, без толку проживая казенные денежки, а начальник и в ус не дул — знай, шептался у себя в номере со своим любимчиком Молчановым да носился с ним в обнимку по всему поселку, собирая бабьи сплетни. Это было бы нормально, будь экспедиция этнографической. Но она-то ведь была геологической, и приехали они сюда не за местным фольклором, а за образцами горных пород — проще говоря, за малахитом! Ну, и за фресками, конечно. Но фрески — это уж как повезет. Либо они есть, либо их нет, и отыскивать их, по горам лазаючи, вовсе ни к чему — в монастыре они, где ж им еще быть-то! И малахит там же, рядом, в старой демидовской штольне. И местоположение обоих этих объектов, между прочим, известно и с точностью до ста метров нанесено на подробную топографическую карту. И расстояния до них — кот наплакал, меньше двадцати километров. И что, казалось бы, мешает пойти туда и за один, от силы два дня сделать дело? Бабьих сказок испугался, начальничек…