Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Пожалуй, пожалуй, — задумчиво согласился Краснопольский.

— Путь административного запрета при всей его кажущейся легкости тоже нехорош, — продолжал Глеб. — Ведь что получится, если Субботин официально запретит вам работать и вежливенько выставит из поселка коленом под зад? Вы же стребуете с него официальную бумагу и, вернувшись в Москву, начнете там ею перед всеми размахивать: вот, дескать, что чиновники на местах вытворяют! Это же чистой воды беспредел! Бумагу прочтут, пожмут плечами и скажут: да, действительно беспредел. Глупость какая-то, мы с этим непременно разберемся. Проблема, таким образом, окажется решенной всего на один сезон, а в новом сезоне сюда явится кто-то другой. а может быть, даже и вы сами, но уже с такими полномочиями, что оспорить их, не рискуя слететь с насиженного места, здешний миляга мэр не сумеет.

— Так-так, — заинтересовался Краснопольский. — И что же?

— Я, как вы правильно заметили, намеренно старался сегодня разозлить Басаргина. И если я хоть что-то понимаю в людях, он действительно разозлился. Тут бы ему нас и посадить под замок. Или хотя бы наябедничать мэру, попросить, чтоб надавил на вас по-настоящему и выставил вон из поселка. Но ничего подобного, как видите, не случилось. Потому что они с самого начала выработали единственно верную линию поведения и строго ее придерживаются. Заключается же данная линия в том, чтобы внушить вам острое, непреодолимое желание как можно скорее убраться отсюда на максимальное расстояние. Самому, понимаете? Без официальных предписаний и прочего административного нажима.

— Честно говоря, я уже начинаю такое желание испытывать, — признался Краснопольский. — Но что им это даст? Кто мне помешает, вернувшись в Москву, подробно рассказать обо всех здешних безобразиях?

— Если бы вы не знали ответа на этот вопрос, вы бы уже ехали домой, — сказал Глеб. — Но вам этот ответ известен, и только поэтому вы продолжаете торчать здесь, надеясь на чудо. Что вы можете рассказать в Москве? Вы все видели собственными глазами, и вы же сами не способны поверить в реальность увиденного. А уж те, кому вы станете все это рассказывать, и подавно решат, что у вас не все дома. Но даже если вам кто-нибудь поверит и попытается вникнуть в это дело, весь поселок, начиная с мэра и кончая последним бездельником, подробно, в деталях расскажет, что вы и ваши подчиненные тут только и делали, что беспробудно пьянствовали. И ваш рассказ, извините, будет служить тому наилучшим подтверждением. Диагноз — делириум тременс — напрашивается сам собой, вам не кажется?

— Да уж, это факт, — печально согласился Краснопольский.

— Испугавшись и уехав отсюда по собственной воле, вы окажетесь перед довольно сложным выбором. Можно сказать правду и в результате прослыть алкоголиком и чокнутым лгуном, неспособным справиться даже с таким пустяком, как оценка запасов давным-давно открытого, известного месторождения. А можно состряпать фальшивый отчет, из которого будет явствовать, что месторождение себя полностью исчерпало, а от монастырских фресок, если они там когда-либо и были, ныне не осталось и следа. Первый вариант, как я понимаю, полностью устроит ваше начальство, которое с радостью от вас избавится, а от второго будут в восторге здешний мэр и Басаргин. Эти двое, конечно же, рассчитывают, что вы, как человек неглупый, не станете губить свою карьеру и репутацию из-за такой чепухи, как давно заброшенная малахитовая штольня, и выберете второй вариант. А им ведь только того и надо! Получив грамотно составленный фальшивый отчет, оба министерства — и ваше, и министерство культуры — забудут о Волчанке и ее обитателях надолго, а может быть, и навсегда.

— Черт возьми, — ошеломленно пробормотал начальник экспедиции. — Действительно, все просто, как булыжник! Но зачем им все это? Что, в конце концов, тут происходит?!

— Я приехал сюда как раз за ответами на эти вопросы, — сообщил Глеб. — Не вам одному интересно, куда в здешних краях с конца позапрошлого века одна за другой деваются экспедиции. Этак, знаете ли, научных кадров не напасешься!

— Да, — сказал Краснопольский, — так и вижу газетные заголовки: «Место, куда утекают мозги». Вот такущими буквами. И что вы теперь намерены предпринять?

— Завтра, как и собирался, поеду в область. А вы. — Глеб залпом допил кофе и раздавил в переполненной пепельнице короткий окурок сигареты. — Вы, Петр Владимирович, все-таки подумайте, не убраться ли вам отсюда, пока не поздно. Ей-богу, подумайте.

— Об этом не может быть и речи, — резко ответил Краснопольский.

— Ну, вам виднее. Командовать вами я, к сожалению, не имею права. Однако настоятельно советую вам.

Он замолчал, заметив, что собеседник его не слушает. Петр Владимирович сидел в застывшей, окаменевшей позе и не отрываясь смотрел в окно. Лицо его стремительно бледнело, а глаза и рот открывались все шире.

Глеб резко повернулся в ту сторону, куда смотрел Краснопольский, и едва не окаменел сам, поскольку за темным стеклом на фоне чернильного ночного мрака, освещаемая падающим из окна электрическим светом, маячила жуткая волосатая харя, с почти фотографической точностью повторявшая сделанный рукой Аристарха Вениаминовича Покровского набросок. Глеб успел заметить отсвечивающие кровавым блеском глаза, беспорядочно разбросанные по темной морщинистой коже пучки серебристо-седых, жестких, как проволока, волос, заостренные кверху звериные уши и влажно поблескивающие кривые зубы, которым было тесно в широкой, плотоядно ухмыляющейся пасти.

Косматая когтистая лапа появилась из тьмы и толкнула оконную раму. Стекла противно задребезжали, разболтанный верхний шпингалет выскочил из гнезда. В следующее мгновение раздался негромкий хлопок, стекло коротко звякнуло, и в нем появилась аккуратная круглая дырка. Когтистая лапа мгновенно убралась, волосатая харя за окном вздрогнула, как от сильного толчка, и пропала из вида. Дымящаяся гильза упала на стол и покатилась к Краснопольскому, который явно впервые видел «стечкин» с глушителем не по телевизору, а наяву, в каком-нибудь полуметре от своего лица.

Одним прыжком очутившись у окна, Глеб отодвинул второй шпингалет, рывком распахнул разбухшую раму, выглянул наружу и перемахнул через подоконник. Он исчез мгновенно и бесшумно, будто канул в разверзшуюся прямо под окном бездонную пропасть.

Какое-то время, минуты две или три, ничего не происходило. Затем в темном проеме распахнутого настежь окна все так же бесшумно возникла голова Сиверова. Глеб задумчиво заглянул в слегка подрагивающее дуло карабина, из которого в него целился Краснопольский. Убедившись, что начальник экспедиции уже опомнился, узнал его и не намерен стрелять, Слепой уперся руками в подоконник и ловко забрался в номер тем же путем, каким только что его покинул. В руке у него по-прежнему был пистолет.